– Секрет тех, кто не курит…
– Не будь занудой, я сейчас куплю еще.
– Предположим, что это не чушь, предположим, что ты нашла отличный учебник по тому, как себя вести, как излечиться от любовного разочарования, как снова не ошибиться и как больше не страдать. Он тебя заинтересует? Ты захочешь его купить?
Веро и Адри переглянулись и уставились на меня.
– Конечно.
– Все равно таких учебников не существует. Вернее, существуют, но они не действуют, – сказала я. – Единственное что может помочь, – это время, но иногда и оно не помогает.
– Уж это-то точно не помогает, – сказала Веро. – «Нам нужно время, чтобы подумать». А кому нужно думать? Единственное зачем нужно время в большинстве случаев, – это привыкнуть, свыкнуться с тем, что происходит, с тем, что ты одна.
Мы докуривали наши сигареты, и в пачке оставалась только одна. Голоса за столиком позади долетали до нас, как дым:
– Мне нравятся французские фильмы.
– Какие именно?
– Все.
– Да, у них есть восхитительные картины.
– Мне нравятся глубокие фильмы, так как я натура чувствительная и очень творческая.
– Вы обратили внимание? Никто не говорит: «Я обожаю есть мошек» или «Я сторонник пластической хирургии», – сказала я. – Везет же тем, кто так гордится собой. Вы согласны? Я считаю, что это следствие психоанализа: самовнушение, самовосхищение, разглядывание собственного пупка. Надо бы уделять себе поменьше внимания, немного себя игнорировать.
Я была злая, но не знала почему. Пошла к стойке и вернулась с двумя пачками «Мальборо», там не было «Виржинии Слимс». Поцеловала подруг, дала им по пачке сигарет и пошла к выходу. На лестнице я столкнулась с двумя мужчинами в галстуках и парочкой только что приехавших итальянцев.
С Диего, однако, я всегда разговаривала от первого лица.
– Я невыносимая, – говорила я ему, – я скучная. – Еще: – Мне не везет с мужчинами.
– Тебе всего лишь девятнадцать лет, немного рано говорить такое, – смеялся Диего.
– Нет, такие вещи присущи нам с самого начала. Когда человек рождается, уже видно какой он.
– Я не считаю тебя невыносимой. Думаю, что в тебя можно легко влюбиться.
Наверное, все мы так или иначе стремимся к одному и тому же: чтобы кто-то опроверг или исправил наши представления о самих себе, чтобы кто-то нам сказал, такие ли мы на самом деле, или рассказал, какие мы. Чтобы нам сообщили какую-нибудь мелочь, от которой мы смогли бы стать лучше.
До того как сесть в такси, я посмотрела на полную, ярко-оранжевую луну, и она показалась мне воплощением несправедливости. Сочетание красоты и неуместности, неудобства, роза, которую уличный продавец цветов предлагает паре, находящейся на грани разрыва.
Воскресенье, шесть часов вечера, – самое ужасное время. Через открытое окно доносятся звуки радио из припаркованной у дома машины и трансляция матча, который смотрят в соседних квартирах..
Диего не любит футбол; он пошел навестить своего отца, которому футбол нравится, но он должен еще купить булочек, так что доберется до Сан-Исидро только ко второму тайму, а вынести сорок пять минут игры не так уж и сложно.
Отец Диего такой же, как и он: приветливый и тактичный. Я мало общалась с ним – мы встречались только на семейных праздниках, днях рождения; иногда по воскресеньям Диего ездил навестить его и брал с собой Августина. Сегодня он поехал один.
Я улеглась на диван, думая о вещах, которые должна была сделать, но делать которые у меня не было никакого желания. Вот так вот Тавезе и покончил жизнь самоубийством, сказала я самой себе; он позвонил пяти своим любовницам из номера отеля, но ни одна из них не ответила. Я не собираюсь никому звонить. Я расстегнула шорты, закрыла глаза и начала медленно опускать руку. Я думаю о Сантьяго, как другие женщины думают о Брэде Питте или о де Ниро после просмотра какого-нибудь фильма. Может быть, мне надо было бы думать о Джонни Деппе, который так похож на Сантьяго, но он не Сантьяго. Я пытаюсь сконцентрироваться, думать только о Джонни Деппе, но у меня не получается. Ликование болельщиков по поводу забитого гола и шум воды в туалетном бачке меня отвлекают. Я думаю о том, действительно ли это получается у некоторых женщин, или это просто выдумки – женских журналов. Мне это надоедает, я представляю, что подумала бы моя мама, если бы видела меня сейчас; занималась ли она этим когда-нибудь?
Я застегнула шорты и уставилась в телевизор, словно на экране появился Сантьяго. Но на серой поверхности я увидела только отражение моего напряженного тела и части аквариума. Я снова закрываю глаза. Лицо Сантьяго состоит из кусочков пазлов. У меня есть фотография, по которой я могу собрать их.
Я пошла в библиотеку: фотография все еще находилась там, между страниц путеводителя по Мадриду.
Кроме свадебных, у нас с Диего не было фотографий, где мы вдвоем. Я фотографировала его, он – меня одну или меня с Августином.
В тот вечер, когда была сделана эта фотография, мы с Сантьяго пошли поужинать в один ресторан недалеко от Пуэрта-дель-Соль. Чтобы добраться до нашего столика, нам нужно было пройти через кухню, маленькое помещение с кучей кастрюль и сковородок, от которых исходил запах жира, моментально вцепившийся в мои волосы, как летучая мышь.
Мы заказали свинину и бутылку вина «Ла-Риоха». Фотограф подошел к нам сразу, как только принесли еду. Нам не хотелось фотографироваться, но мужчина настаивал. Мы перестали есть и положили приборы, решив, что будет лучше, если в кадр не попадет мясо и картошка. Сантьяго положил руку на спинку моего стула, будто бы он меня обнимал, будто бы мы были парой; вспышка ослепила нас на несколько секунд.
– Куда вам ее прислать? – спросил фотограф.
Я достала листок и карандаш и записала свой адрес.
– Сколько с нас? – спросил Сантьяго.
– Семь тысяч песет. Я не беру за доставку, – сказал мужчина и пересчитал деньги.
Интересно, где сейчас этот фотограф? У него единственного есть этот негатив. Я бы могла сделать копии и расклеить их по всему Мадриду. Я выкинула конверт, в котором мне пришла фотография, и сейчас у меня не было ни его имени, ни адреса.
Фотографии – опасная вещь: они поглощают тебя, ограничивая жизнь прошлым. Я всегда жила больше прошлым, чем настоящим, а будущего для меня вообще не существовало. Как только я научилась говорить – а говорить я научилась рано, благодаря моей матери, – все мои предложения начинались одинаково: «Ты помнишь?..» Я помнила все, воспоминания, независимо от их значимости, перемешивались у меня в голове, и не важно, какой давности были эти воспоминания: помнишь, когда у тебя не оказалось денег, чтобы заплатить продавщице? Помнишь, я прикусила губу, у меня пошла кровь, и ты отвез меня в больницу? Помнишь, когда ты постригся?
