– Ум – это самое непонятное качество из всех. – Томас провел пальцем по краю стакана. – Когда говорят, что этот человек умный, я никогда до конца не понимаю, что этим хотят сказать. В большинстве случаев нет никого глупее, чем умная женщина.
– Может быть, каждый живет в той лжи, которую заслуживает. Очень грустно жить во лжи, когда ты еще совсем ребенок. Иногда я бы предпочла убить кого-нибудь, чем врать.
– Ты не слушаешь, когда тебе говорят. Видишь? Это твой большой недостаток. Я не представляю тебя в роли Нины Мурано. Но для меня ты продолжаешь оставаться загадкой.
Нина Мурано пригласила подруг на чай и подсыпала цианистый калий в пирожные Томас был прав: я никогда не приглашала никого на чай, и пирожные я делала единственный раз, еще в детском саду. Шоколадные конфеты и растертый руками кокос; я угостила ими маму. Я бы никогда не убила своих подруг. Я бы убила жену Томаса. Нет, конечно же, я бы ее не убила, но я бы хотела, чтобы она умерла. «Есть ли шанс, пусть даже один на миллион, что ты бросишь свою жену?» – спрашивала я его много лет назад. «Нет», – отвечал Томас. «Но ведь она может умереть», – думала я. Наверное, если я могла быть неверной в мыслях, я также могла быть и убийцей, желая кому-то смерти. Мужчины были единственными существами на Земле, кто мог убить просто так. Женщины убивали из ревности, зависти, обиды, ненависти. Почти не существовало женщин – серийных убийц. В Соединенных Штатах статистики были безапелляционными: 94% – мужчины.
Парень – работник магазина, – поздоровавшись, прошел мимо нас со стопкой книг. Затем он прошел обратно опять со стопкой книг, доходившей ему до подбородка.
– Тебя приглашают танцевать после твоей статьи про мужчин-партнеров?
Я улыбнулась и проводила взглядом парня, пока он не скрылся за витриной магазина. Создавалось впечатление, что Томас выбирает работников в модельном агентстве.
– А своему мужу ты тоже врешь?
Это был первый раз, когда он упомянул Диего.
Я смотрела на свои стаканы, словно они были лабораторными колбами, пока Томас не понял, что я не собираюсь отвечать. Тогда он продолжил:
– Жаль, что мы не смогли сделать это в тот раз, в те разы.
Я нахмурила брови.
– Все равно мы это делали, – сказала я и сама удивилась своим словам.
– Думаю, что да. – Он рассматривал деревянный стол, трогал его, будто всегда думал, что он сделан из другого материала. – Нет, мы это не делали.
Я глотнула виски. На несколько секунд задержала его в горле, как слова Томаса, как мои собственные слова, перед тем как произнести их:
– Думаю, что в тот день я поняла две очень важные вещи. Вообще-то в тот день и два следующих, еще до того, как вернулась из Европы.
– Две важные вещи, – повторил Томас; мне тоже моя фраза показалась немного напыщенной. – И какие же?
– Первая – это то, что секс очень важен.
– А вторая?
– Что секс не так уж и важен. Но для начала надо осознать первую, чтобы понять вторую.
– Истинно женские слова. – Томас издевался надо мной? – Думаю, что тебе надо написать новую заметку. Ты можешь написать сразу обо всем: сны, воспоминания и секс.
Я взглянула на часы над барной стойкой и удивленно приподняла брови, словно было уже очень поздно.
– Ладно, мне пора бежать.
Я сняла сумочку со спинки стула и наклонилась, чтобы поцеловать Томаса.
– Я тебя люблю, – сказал он и взял меня за руку, будто хотел помешать моему уходу и не нашел другого способа. – Видишь, чему я научился? Я не сказал: «Я тебя очень сильно люблю».
– Но совсем недавно ты мог сказать такое. Я тебя тоже люблю. Очень сильно. Мне очень нравится разговаривать с тобой.
Я посмотрела на него, посмотрела на его руки, на пятнышки на его руках, которые я раньше никогда не замечала, на выступающие вены, которые я замечала всегда.
– Ты для меня как отец, которого у меня нет и никогда не было. – И я поняла, что эта фраза была запоздалой местью.
– Не говори глупости. Я не твой отец. В таком случае это можно назвать инцестом.
Мы засмеялись. Это был натянутый, грустный смех. Я пошла через столики к выходу.
В какой момент я освободилась от Томаса? Могла прийти его жена, поцеловать его, и, наблюдая за этим, я ничего не чувствовала, только легкую грусть, как сейчас, из-за того, что Томас постарел, из-за того, что все ушло в прошлое.
Любовь – очень странное заболевание: если она тебя не убивает, то калечит точно. Я не сдалась, я продолжала вести бой с другим лицом, другим телом. Сантьяго, например. Интересно, Диего – это болезнь или лекарство от болезни? Бывает ли исцеляющая любовь?
1
Я посмотрела на свое отражение в витрине киоска. Угрей не было. Я накрасила губы красным пробником в парфюмерном магазине на углу. Я не могла вернуться домой, ни с кем не встретившись. Не встретившись с Томасом. У меня была причина, мне надо было купить «Курс основной лингвистики» Соссюра. Я положила в рот леденец, прошла мимо остановки тридцать седьмого автобуса и пошла по Корриентес. Ветер подталкивал меня в спину, раздувал волосы и заставлял напрягать мышцы на лице. Я выплюнула леденец на поребрик тротуара и тут же об этом пожалела: это был поступок, совершенно не свойственный девушке, у которой губы накрашены помадой «Красное вино» фирмы «Шанель». Я вошла в «Майо» с сумочкой и книгой, прикрываясь ею, как щитом.
Томас сидел у барной стойки, попивая виски. Он пронзал меня взглядом, как ветер на улице, его взгляд скользил по моему телу от пяток до распущенных волос, останавливаясь на моих губах, сережках с жемчужинами и плаще. Взгляд Томаса значительно отличался от взглядов остальных мужчин: он шел от деталей к целому. Словно он говорил: «Если бы я был женщиной, я бы одевался, как ты».
– Виски?
– Нет, спасибо, просто кофе, – ответила я. Почему мне в голову никогда не приходят шутки?
Почему я такая тяжелая и медлительная? Я села за стойку бара рядом с Томасом, слишком концентрируясь на высоте табуретки и на мысли, как бы мне с нее не упасть. Звучали песни танго, те грустные танго, что так приятно слушать вечером.
– Как красиво. Что это? – Я уверена, что ответ очевиден, но я его не знала. Почему я говорю «красиво»? «Красиво», «превосходно», «меня очаровывает» – почему я так часто использую эти слова?
– Ди Сарли, – сказал он, – «Инженер». Так называется это танго. – Он посмотрел куда-то в глубь магазина и сделал кому-то знак рукой. – Не уходи, я сейчас вернусь.
Томас разговаривал по телефону за прилавком книжного магазина. Я сидела к нему спиной; пользуясь моментом, я быстро стерла помаду бумажной салфеткой и положила ее в карман. «Инженер». Я бы не могла придумать более неподходящее название для этой песни. Разве только это несоответствие сглаживала история, рассказанная в ней. Инженер без памяти влюбился в замужнюю женщину, которая никогда не бросила бы своего мужа. Он это прекрасно знал, но не мог перестать любить ее.
