Задерживаю дыхание, и понимаю, что теперь, кажется, знаю, как сходят с ума. Они оказываются в обычной ситуации с необычными условиями, и всем людям вокруг эти условия кажутся нормальными…А тебе — нет…
— Все будут думать, что ты исчезла с лица земли. Теперь тебя больше не существует, понимаешь?!
— Нет.
Он хмурится, пожимает плечами, снова трет пальцами переносицу, словно это сработает как кнопка, которая поможет найти нужные слова, донесет информацию до адресата.
— Мои люди и полиция какое-то время будут тебя искать…И не найдут. Но ты…Ты поживешь здесь какое-то время, пока не будут готовы документы на новое имя, — говорит он, а во мне в это время поднимается волна негодования, замешанная на каком-то сюрреальном облегчении. Чувство неправильное, не логичное, не своевременное, я это прекрасно понимаю, но ничего не говорю и никак не реагирую. Только оглядываюсь в сторону окна и примериваюсь: смогу ли добежать до входной двери, когда Амир отвернется…
— Все очень серьезно. Если выйдешь отсюда до того, как тебе сделают новую личность, умрешь, потому что свидетелей в семье убирают…. Сделаешь все как нужно — начнешь новую жизнь.
Он складывает руки на груди.
— Ты меня поняла?
Обалдело качаю головой.
— Не совсем…
Амир вздыхает, хлопает в ладони и свет разгорается по всему дому, освещая даже лестницу на второй этаж.
— В доме никого не будет все это время. Еда будет доставляться в определенный час, курьер не пройдет в дом, охранник оставит пакеты в холле. — Амир кивает темной головой в сторону большого стеклянного стола почти у двери. — Ты напишешь список необходимых вещей и получишь их сразу же…
— Зачем тебе это? — прижимаю руки к горлу, и под пальцами ощущаю хаотичное биение пульса.
Он не отвечает на поставленный вопрос. Проходит мимо и только замирает у лестницы, ожидая, видимо, что я должна идти за ним. Снова со вздохом оглядываюсь на входную дверь, думая о том, что прямо сейчас могу сказать ему пару ласковых слов, и сбежать, сверкая пятками.
Но…не делаю этого…
Он легко поднимается по лестнице и одновременно смотрит в телефон, пролистывая какие-то сообщения. Я следую за ним, стараясь не смотреть пристально ему прямо в спину, прожигая дыру под лопатками…и…чуть ниже…
Амир останавливается перед одной из дверей в начале коридора, легко тянет ее за латунную ручку, и она поддается на его касание.
— Это твоя комната, поживешь здесь какое-то время…
— Амир, — останавливаю его, и по привычке протягиваю руку, чтобы коснуться кисти — привычный жест, когда хочешь обратить на себя внимание собеседника, но сейчас что-то идет не так. Меня будто током прошибает от этого простого прикосновения, и пальцы начинают гореть на кончиках, будто бы там скапливается настоящее электричество, которое может ударить в любой момент.
Да я и сама прямо сейчас напоминаю себе бикфордов шнур, который может разгореться от малейшего касания, слова, и…никто не знает, что может произойти потом, что случится в следующее мгновение, в какую из сторон истерики меня может повести…
Его плечи в черной футболке кажутся еще шире, чем прежде, руки — больше, опаснее, и от всей его фигуры веет темной силой, которую он имеет право творить.
— Зачем тебе это нужно? Почему?
Он смотрит мимо меня, а потом вдруг наклоняется, опаляет горячим дыханием лицо.
— Терпеть не могу долгов, ясно?!
Тут же разворачивается на пятках, спешно покидая коридор.
И уже с первой ступени лестницы говорит громко, не поворачиваясь лицом:
— Документы будут готовы меньше, чем за две недели. Переждешь.
Прикладываю пальцы к гудящим вискам.
За последние два дня на меня свалилось слишком, слишком много всего. И мне нужно все хорошо обдумать, чтобы выпутаться из этой сложной, страшной ситуации…
21
Первые два дня все действительно происходило так, как сказал Амир. Сначала я дрожала от каждого звука, каждого дуновения ветра и не знала, что мне делать. Пряталась за занавеской в комнате, куда меня принес мужчина и даже не решалась спуститься на первый этаж, только поглядывала осторожно в окно и думала, думала, думала.
За пределами дома находился охранник, которого я не видела, и который не видел меня. Утром он принес в дом и оставил на огромном стеклянном столе несколько пакетов, в которых был завтрак и кофе, фрукты, какие-то продукты. В обед — контейнеры с горячей едой, до которой я даже не дотронулась, и несколько комплектов женской одежды, подходившей мне по размеру. На ужин — большое количество разнообразных десертов и несколько женских журналов в блестящей обертке.
Почти все я оставляла там, где и находила, и к обеду следующего дня на столе выросла целая гора из коробочек и пластиковых пакетов, которые уже не умещались на его поверхности, а выставлялись рядом. Видимо, у охранника не было четких указаний на такой случай, а я…я просто находилась в какой-то прострации и не могла понять — как же мне себя вести, что мне делать.
Перед глазами так и стояла сцена, когда Олег, обескровленный Олег, измученный Олег, знакомый незнакомец Олег, шел на меня, уверенно поднимая пистолет с твердой уверенностью лишить жизни.
И звук выстрела, который обрубил во мне все надежды на то, что я нахожусь во сне…
Я оплакивала свое прошлое, свое настоящее и свое будущее. Не могла поверить (снова не могла поверить!), что мужчины могут быть такими непорядочными, коварными и ужасными. И думала, что все могло бы сложиться иначе, если бы…
Сколько альтернативных вариантов скрывало это «бы»!
Если бы я осталась в клинике и никуда не поехала в тот день…
Если бы я не дала понять, что знаю человека, которому пришлось делать операцию в диких условиях…
Если бы я сбежала из дома Амира и не стала соучастницей его побега…
Если бы не послушалась бывшего чертового жениха и повезла его в больницу, а сама обратилась в полицию!
А Амир…думаю, он в любом случае решит меня убить, ведь я все равно остаюсь свидетельницей темной стороны его жизни…
Может быть, он решил дать мне отсрочку по каким-то своим причинам, а после вернется и скажет, что у него конкретные планы на мой счет…Может быть, решит продать в сексуальное рабство куда-то на Восток, может быть, пошлет мое тело распродавать на органы, может быть…может быть…
Я потерла виски, вглядываясь в темноту за окном, и поняла, что начинаю медленно сходить с ума от этой вязкой неясности, потерянности. От того и мысли в голове начинали крутиться странные, беспокойные, нереалистичные…
А что там происходит, в большом мире? Отцу уже сказали, что я умерла? В клинике поставили на первом этаже фотографию с черной каймой?
Оттолкнувшись от стены, направилась к кровати, чтобы свернуться калачиком, обняв колени и прижав к себе ноги, как лежала до этого несколько часов подряд.
Нет, Амир не поступит так подло, так ужасно по отношению ко мне. Не отдаст мое тело на черный рынок. Не пристрелит у стены, глядя в глаза, не бросит своим подельникам на расправу…
И не является он никаким маньяком. Просто слишком самоуверенный, слишком резкий, слишком взрывной под своей толстой кожей.
Вытерев след от тонкой слезинки, я вдруг почувствовала, что при мысли об этом мужчине мои губы трогает мягкая, скромная улыбка.
Еще не хватало начать думать о нем! Снова!
Но, так или иначе, все мои думы крутились вокруг Амира. Я думала, что он придет наутро, чтобы спокойно поговорить, после — что появится в обед.
И, когда ручка двери дернулась, я хотела выскочить из своего укрытия в кухне, чтобы поздороваться, но с отчаянием увидела, что это всего лишь охранник, который делал только четыре шага, и то не поднимая глаз: два — до стеклянного стола, и два — обратно, до двери. Ждала и ночью, волнуясь и дрожа, боялась уснуть, чтобы не пропустить его появления, но все безрезультатно.
Я думала, что он мог забыть обо мне…думала, что его тоже могли убить. Думала, что его могла случайно сбить машина при выходе из этого большого дома…
