легкую нотку, когда он называл меня «дорогая».
— В бедности, — продолжил он. — С отцом, которому нравилось бить мою мать. В конце концов, он убил ее.
Я вздрогнула. Не на информацию, а на то, как он ее передал. Холодно. Но не без чувств. Я видела что-то в его глазах. Ему пришлось закалиться, чтобы жить с этой правдой.
Мое сердце разорвалось на части, и я вонзила зубы во внутреннюю сторону щеки, чтобы удержаться от слез.
— Потом я его убил, — заявил он как ни в чем не бывало. — Когда у меня появились навыки.
Хотя никто никогда раньше не признавался мне в убийстве, я не испытала ни шока, ни отвращения. Во мне расцвел восторг от того, что Карсон добился своего рода справедливости, смог отомстить за свою мать. Это меня удивило. Я была против смертной казни — я верила, что людей можно перевоспитать, что нам нужно сосредоточиться на устранении проблем, а не стирать их и хоронить.
Такой резкий поворот в моих убеждениях меня потряс.
— Я научился необходимым навыкам у ветви власти, которой, как предполагается, не существует, — объяснил Карсон. — Эта власть работает внутри страны, шпионит за гражданами, лишает их прав, если высшее звено решит, что они совершили преступления.
Я моргнула. И поверила ему. Меня ничуть не удивило, что существовала секретная правительственная организация, которая работала в тени, делала вещи, которые могли выдумать только люди в шляпах из фольги.
Я достаточно общалась с политическими силами, чтобы знать: за занавесом скрывается целый мир.
Однако я была удивлена, что Карсон рассказывал мне все это. По сути, я была чужаком. Та, что не умела хранить секреты. И все же он не мог знать этого обо мне. Потому что он меня не знал.
И все же он был здесь и рассказывал мне, что раньше работал на сверхсекретную правительственную организацию, которая, вероятно, пытала и убивала американцев.
Карсон не произвел на меня впечатления человека, который ходил и рассказывал всем об этой маленькой жемчужине, спрятанной в его истории.
— Я хорошо учился в школе, несмотря на все это дерьмо, — продолжил он, его низкий баритон завораживал.
Его глаза не отрывались от моих. Большинство людей не поддерживали зрительный контакт в течение длительного периода времени. Их взгляды метались по комнате, взад и вперед. Длительный зрительный контакт с кем-то даже во время самого банального разговора был слишком интимным для большинства людей.
Это не банальный разговор.
Я была поймана в ловушку пристального взгляда Карсона.
— Получил стипендию в каком-то гребаном модном колледже.
Он остановился, чтобы сделать глоток вина. Я не сделала того же самого. Просто смотрела, затаив дыхание, ожидая, что он продолжит.
— Я не учился, — сказал он, сглотнув. — Знал, что не впишусь туда. Уже тогда знал, что не создан для того, чтобы меня ставили на конвейер и вырезали по форме остальных людей. Так что я завербовался. Были еще дети из моего родного города, которые это сделали. Это был единственный выход для большинства людей, родившихся в бедности, обреченных продолжать тот поганый образ жизни. Большинство из нас пошли туда, потому что хотели причинять боль. Убивать. Куда-нибудь, где это было бы работой, а не преступлением. Конечно, мы говорили это только друг другу. Это не то, чем можно гордиться.
Теперь в его голосе не было стыда. Просто честность. Жестокая, неприкрытая честность. Я должна напугаться, когда он признался, что хотел кого-то убить.
Этого не произошло.
Время страха улетучилось. Я была голодна, жаждала большего от него.
— Оказалось, что у меня это хорошо получается, — сказал он мне, пристально глядя на меня, ожидая какой-то реакции. — Убийство. Мне это понравилось. Начальство обратило на это внимание. Проверяли меня. Хотя в то время я не знал, что они именно этим и занимались. Я прошел тест. С честью. Испытание, которое большинство мужчин проваливают. Испытание, которое большинство мужчин должны провалить. Но только не я. Поэтому они предложили мне работу. А это означало, что я должен разорвать все связи с тем человеком, которым был раньше. Сказали, что я не могу связаться ни с кем, кого люблю, — он усмехнулся. — Это была не такая уж большая жертва. На самом деле это было похоже на гребаный дар от Бога — избавиться от всего, в чем я родился, и иметь возможность создать свою собственную версию самого себя.
Дрожащей рукой я сделала глоток своего вина, не чувствуя его вкуса. Все, что я могла почувствовать, — это слова Карсона.
— Меня это не беспокоило. — Он почти лениво провел пальцем по моей руке. — В течение многих лет меня это не беспокоило. На самом деле, мне все чертовски нравилось. Потом я решил, что нет. Ничего кардинального не произошло. Они не просили меня делать ничего, что выходило бы за рамки моей морали. Я делал все и вся. Но однажды решил, что не хочу подчиняться приказам какого-то ублюдка в костюме, сидящего в тени, у которого никогда в жизни не было крови на руках. Понял, что я марионетка, и что, в конце концов, они убьют меня. Когда я перерасту свою полезность. Мне не хотелось быть марионеткой. Так что я ушел.
Я оценила его расслабленное поведение.
— Я не эксперт по секретным правительственным операциям, но у меня есть подозрение, что ты не получил торт и золотые часы, когда объявил о своей отставке. — Мой голос был хриплым, грубым.
Карсон улыбнулся мне. Это согрело меня до глубины души. Я осветилась изнутри, как будто он только что не сказал мне, что годами пытал и убивал людей.
— Нет, — ответил он. — Это
