сожжет все дотла и умрет, промелькнув мимолетной звездой во Вселенной, даже если осень не принесет прохлады, потому что никогда не наступит, даже если мы завтра вернемся в реальность — этот миг у меня все же был.
Под ногами пылит дорога, над головой разверзлась темная пропасть ночных небес, а мы все идем и говорим о совпадениях:
— Я люблю стихи, а ты их пишешь!
— Я обожаю фисташки!
— И я!.. Большая высота?
— А вот здесь — мимо. Я очень боюсь высоты!
— Окей. Мимо. Тогда Булгаков или Толстой?
— Спрашиваешь! Конечно Булгаков.
— Кобейн или русская попса?
— Иди ты! Естественно Кобейн! У меня, кстати, днюха пятого апреля. А родилась я в девяносто четвертом! — обижаюсь, и Че застывает, как громом пораженный:
— Пятого апреля, только на два года раньше тебя, родился и я… Кстати, хочешь еще один прикол? Последней любовью команданте Че была Тамара Бунке, она же Таня. Он называл ее «мимолетной звездой».
И душа моя готова взмыть в небо. Хочется кричать — ведь сердце ничтожно мало для того, чтобы вместить в себя счастье полностью.
* * *
Рискуя в темноте сломать ноги, мы поднимаемся по скрипучим доскам крыльца, сражаемся с амбарным замком под огоньком спички и через сени вваливаемся в дом. Шарю ладонью по бревенчатой стене, тусклый свет лампочки рассеивает мрак. Че хватает меня за плечо, прижимает к стене и находит губами мои губы. Мое сердце все же взрывается, на глазах выступают слезы, мир выключается — начинается сон. Че целует меня до боли, долго и мучительно, сквозь шум в ушах пробивается его шепот:
— Слушай, Солнце, а может, мы…
— Окей, — шепчу я в ответ.
Мы оказываемся на тахте и снова целуемся — я едва понимаю, что мы творим, пока резкая боль не заставляет меня вскрикнуть и вернуться в реальность. С губ Че срывается ругательство, прямо напротив своих я вижу его широко распахнутые глаза.
— Прости меня!.. — быстро говорит он, пытаясь отстраниться, а я в ужасе мотаю головой:
— Нет, не уходи! Пожалуйста! Нет… — Обнимаю его худыми руками и прижимаю к себе, изо всех сил пытаясь удержать.
Глава 22
Поутру, задолго до возвращения в сознание, в мозгу загорелась красная лампочка — навязчивая, мешающая спать, настойчиво призывающая к ответу и поискам выхода.
Слышу шум рядом: шорох плотной ткани, визг пластмассовой молнии. Прежде чем выругаться, я открываю глаза — Че, нашарив в рюкзаке телефон, натянул кеды и тихонько вышел из дома.
Я зажмуриваюсь.
Он не ушел ночью — мы спали рядом, до рассвета оставаясь лишь отголосками вечности, звездной пылью, из которой и состоим. Но всевидящее солнце пришло с востока и озарило все темные углы. С наступлением утра обрушилось осознание.
Вот такая я, беспринципная и подлая. Че не лучше, ведь он был со мной только ради мести Ви. Господи, хорошо бы исчезнуть отсюда, как это делают роковые красотки в любимых сериалах матери! Но провернуть подобное здесь не выйдет, так что остается лишь глубоко вздохнуть и попытаться забыть обо всем.
Встаю с дивана и снова зажмуриваюсь: от дискомфорта и до костей пробирающего стыда.
— Ну какого же… Господи!
Пытаюсь прибраться в комнате, но в ней все кажется странным: сместились ракурсы, изменились детали, цвета стали ярче — или это просто мои глаза широко раскрыты от удивления и шока.
— Дура! — рычу, надавливая кулаком на солнечное сплетение, где тихое тепло превратилось в нестерпимый жар, словно там засел осколок сумасшедшего солнца и вознамерился спалить мою душу к чертям. Похоже, я окончательно втрескалась в Че и готова идти куда угодно, только бы быть как можно ближе к нему. Однако же, когда он возвращается, я втягиваю голову в плечи и смотрю в пол.
— Звонил матери, — глухо докладывает он и, прочистив горло, продолжает: — Слушай, она плачет — дома какая-то заварушка. Солнце, мне нужно возвращаться.
Разглядывая доски пола, невозможно понять, в каком настроении Че — его голос почти всегда бодр и весел.
Нужно возвращаться… Возвращаться каждому в свой мир? Или между нами хоть что-то изменилось? Окончательно сдаюсь панике, расправляю плечи и смотрю в глаза Че. Я проваливаюсь в них, проваливаюсь в прошлую ночь и холодею от разочарования, потому что не вижу волшебного света, который сиял в их глубине в присутствии Ви. Че бледный, растерянный и напряженный. Кажется, он готов сбежать в темный подпол, только бы не терпеть на себе мой взгляд.
Кусаю губу, но улыбаюсь и киваю:
— Утренняя электричка в шесть тридцать. Сколько у нас еще времени?
* * *
До станции мы идем молча. Че пытается поймать мою ладонь, но я хватаюсь за лямку рюкзака с желтым покемоном, отстаю на пару метров и молча плетусь позади. Че, быстро спрятав руки в карманы джинсов, ускоряет шаг и не оглядывается.
На станции странное оживление: пожилые дачницы со всех окрестных сел обсуждают новости о том, что пожары теперь бушуют в лесах всего в десяти километрах отсюда. Ощущение творящегося светопреставления прячется в растерянных взглядах людей, нервных смешках, анекдотах и нарочитой бодрости.
Похоже, пока мы скрывались от мира, наступил конец света, но мне наплевать. Че не чувствует ничего, кроме вины и стыда. У меня ручьем текут слезы — все из-за едкого дыма и копоти. Продираю глаза костяшками пальцев, кашляю, задыхаюсь.
К перрону подползает ржавая электричка — толпа штурмует ее и мощной волной вносит нас с Че в вагон.
Че прячет глаза под козырьком бейсболки, проходится пальцами по поджившим ссадинам на щеке, косится на пассажиров — к счастью, молодежи среди них нет. Занимаю место у окна, Че опускается рядом, напротив садятся пожилые женщины с тяжеленными сумками и мешками и с подозрением нас разглядывают. Мне кажется, они знают, чем мы занимались ночью. Че, еще ниже надвинув козырек бейсболки, ерзает, трет виски, копается в рюкзаке, разматывает наушники и полностью отстраняется от мира. Медленно отворачиваюсь к окну. Чувства теснятся в груди. Все то волшебное и
