на маму. Кажется, я ошиблась: водкой не пахнет, но мать, схватившись за сердце, приваливается плечом к стене:
— Танюх, Валентин умер! — всхлипывает она, и у меня темнеет в глазах.
Глава 24
Валя был одиноким пьянчужкой, обычно тихим. За нож он хватался только после долгих месяцев запоя, когда впадал в белую горячку. Я частенько била его, срывая таким образом злость и обиду на несправедливую жизнь. Он мешал мне одним своим существованием, он вообще никому не был нужен. А теперь вот Валя умер — сердце не выдержало жары.
Оказалось, что у него имеется родня — взрослые сыновья и внуки, но сегодня их здесь нет.
— Не успевают приехать! — говорит соседкам мать и разводит руками, будто оправдываясь: из-за страшной жары хоронить Валентина решили уже завтра.
Весь день входная дверь нараспашку — в квартире толпятся посторонние люди, суют матери в руки наполненные до краев стаканы, но она, встретившись с моим тяжелым взглядом, ставит их нетронутыми на стол. Кто-то принес стопку потрепанных, воняющих сыростью фотоальбомов — мне поручили разыскать в них фото усопшего «поприличней».
И в моих пальцах меняются застывшие картинки Валиной жизни: вот он — щекастый карапуз в шортах и майке — на руках своей молодой красивой мамы, вот он первоклассник с букетом цветов, вот он рядом с другими мальчишками. Юноша в форме цвета хаки позирует на фоне военного вертолета, а в углу виднеется полустертая синяя надпись: «Кандагар». Потом Валя женился, родились дети… Не знаю, что пошло не так, но он остался один и начал пить. Тяжко вздыхаю — сочиняя для других идеальные жизни, я никогда не думала, что и они могут завершиться подобным образом.
На свадебной фотографии он молод и полон надежд, а переведешь взгляд — лежит неподвижно, закончив жизненный путь никому не нужной обузой, и даже люди, жившие с ним под одной крышей, мечтали, чтобы этот день поскорее настал. Валя не любил меня и мою мать, а мы — его. Родственники о нем забыли. Никто не пытался сделать шаг навстречу, выслушать, посочувствовать, понять… И человеческая жизнь оборвалась.
И мне вдруг становится нестерпимо стыдно за себя, обидно за бедного Валю, страшно за свое будущее. Хочется бежать отсюда куда глаза глядят. Я рыдаю как сумасшедшая. Вскакиваю с кресла и собираюсь подняться к Ви, но вовремя вспоминаю, что подруги у меня больше нет.
От толчеи, запаха ладана и воска, духоты и голосов мутит, подкатывает тошнота, но чья-то прохладная рука ложится мне на плечо.
— Танюш, а ну-ка, давай, поднимайся. — Тетя Анжела встревоженно разглядывает мое лицо. — Пойдем к нам, тебе тут не место.
* * *
Я не приходила сюда больше месяца. В светлой просторной квартире все по-прежнему: работают кондиционеры, царят идеальный порядок, комфорт, прохлада и тишина. Здесь можно дышать. Можно жить. Сказка, другой мир, рай. Все так же волшебно пахнет дорогими духами и эфирными маслами из керамических аромаламп, любимыми Ви грейпфрутами и персиковым гелем для душа. Не поднимая головы, молча прохожу в комнаты.
Тетя Анжела приносит и ставит на стеклянный столик в гостиной серебряный поднос — мой голодный взгляд цепляется за вазочки с джемом, засахаренный имбирь и печенье, плитку горького шоколада, чашки с зеленым жасминовым чаем, и рот наполняется слюной. Она садится в кресло напротив и оглядывает меня с ног до головы:
— Танюш, что на тебе надето? У тебя снова нет вещей?
— Это… брата, — лепечу, не смея взглянуть в огромные карие глаза, точно такие же, как у Ви.
— Понятно, — мягко продолжает тетя Анжела. — Почему совсем ко мне не заходишь? Ты ведь для меня такой же ребенок, как и Вика. Она пишет тебе?
Имбирь щекочет горло, выступают слезы:
— Да, мы общаемся много и каждый день! По-моему, ей очень нравится на новом месте.
— Это она тебе сказала? — помолчав, мама Ви тихо вздыхает: — Что ж, замечательно. Я рада, что дочка там осваивается. Первое время названивала мне по сто раз на дню и рвалась обратно. Она очень скучала по тебе и тому мальчику. Кстати, ты не знаешь, как у него дела?
Я давлюсь и захожусь мучительным кашлем, отрицательно мотаю головой и краснею.
— Танюш, я приняла решение уехать на время к Вике, у нее там с отцом не ладится, — произносит тетя Анжела в наступившей тишине, и я ошарашенно разглядываю ее идеальный маникюр. — Интернет я не отключу, общайтесь, девочки. И вот — держи. Будете всегда на связи.
В мою ладонь ложится серебристый сотовый телефон.
— Вау… Спасибо, — тихо буркнула я. Услышанное совсем не вязалось с тем, что мне писала Ви.
— Ой, да было бы за что — это Викин, я ей в поездку новый купила. Мама как, держится?
— Угу…
— Да, она у тебя молодец.
За натянутым разговором проходит пара часов — тетя Анжела не догадывается даже, что должна не угощать меня и одаривать, а гнать взашей — я покусилась на чужое, и мне стыдно перед ней до одури.
— Тетя Анжела, хотите новую прическу? — в попытке частично загладить вину, предлагаю я. — Ви подстриглась под каре…
Тетя Анжела весело подмигивает, вскакивает с кресла и спустя пару минут возвращается в комнату с расческой и набором ножниц:
— Давай, стилист! Только чтобы прямо в точности, как у Вики! — смеется она.
* * *
Невероятно, но я сейчас лежу в кровати Ви, и от меня пахнет ее любимым персиковым гелем для душа. На моем худом теле ее легкая пижама, под головой — ее мягкая подушка с нарисованными котятами. А в мыслях, сердце и душе — ее парень. Он снова вытеснил мечтами о себе все плохое. Он здесь, со мной.
«Ви, пожалуйста… Пожалуйста, не возвращайся», — вертится в голове рефреном, пока я не улетаю в крепкие объятия сотканного из сна и уже почти реального Че.
