чтобы никто не смотрел на тебя свысока. А что сделала твой отец?
— Я не понимаю, почему ты не хочешь рассказать мне о нем хоть что-то.
— Я защищаю тебя..
— Точно так же, как ты защищала меня от своего парня, когда мне было девять лет? Если бы папа был здесь, этого бы никогда не случилось!
Она поднимает ладонь и бьет меня по лицу с такой силой, что я отшатываюсь от шока. Мама меня никогда не била. Никогда. И удивление на ее лице совпадает с моим собственным, когда жгучие слезы катятся по моим щекам.
Ее накрашенные фиолетовым губы дрожат.
— Мне жаль. Я не это имела в виду. Забудь об этом
— Я… говорила тебе никогда больше не поднимать эту тему. Теперь все это позади. Я перестала встречаться и прекратила свою личную жизнь, чтобы заботиться о тебе.
— Я никогда не просила тебя об этом! Все, чего я когда-либо хотела, — это мой отец, а ты никогда не давала мне этого.
— И я никогда этого тебе не дам. — Она шмыгает носом, выражение ее лица становится жестче. — Перестань быть ребенком и повзрослей.
Я хочу сказать ей, что я стала взрослой с той ночи двенадцать лет назад. Что я, образно говоря, потеряла свою невинность, и ее не было рядом со мной.
Я хочу закричать, что ненавижу все, что она сделала с тех пор. Что иногда я ее ненавижу. Но это только вызовет у меня эмоциональный беспорядок, и я не знаю, как с этим справиться. Мои отношения с мамой то возобновлялись, то прерывались вот уже двенадцать лет, и я не думаю, что они когда-нибудь наладятся. Мне следовало съехать, когда я закончила среднюю школу, но однажды пьяной ночью она умоляла меня не уезжать, сказала, что не может представить свою жизнь без меня, поэтому я сдалась и осталась.
И для чего?
Ничего не изменилось. Во всяком случае, с каждым годом она становится все более занятой.
Я определенно съезжаю после окончания колледжа. Я поеду в Японию и установлю некоторую дистанцию между нами. Может быть, это то, что нам было нужно с самого начала. Отдохнуть друг от друга.
Раздается звонок в дверь, мама вытирает глаза и идет открывать.
Рукавом толстовки я протираю глаза, чтобы скрыть следы своей слабости. В этом смысле мы с мамой одинаковые. Мы ненавидим показывать свои эмоции внешнему миру и активно закрываемся, когда есть такая возможность.
Схватив свой поднос с вкусностями, я направляюсь в гостиную, но замираю, когда слышу очень знакомый рокочущий голос.
Должно быть, мне все это мерещится.
Однако вскоре после этого мама возвращается внутрь в сопровождении не кого иного, как капитана и квотербека "Черных дьяволов".
Поднос чуть не падает на пол, и мои ноги с трудом удерживают меня в вертикальном положении.
Себастьян здесь. В моем доме.
Что за…?
Я дважды моргаю, чтобы убедиться, что он действительно здесь. Ага, вот он, одетый в дизайнерские джинсы, которые низко сидят на его греховных бедрах. Серая футболка натягивается на его твердый пресс, который не может скрыть джинсовая куртка. Его волосы зачесаны назад, а звездная улыбка выставлена на всеобщее обозрение. Ну и что с того, что я чувствую пустоту за этим? Все остальные видят только достижения и образ квотербека. Всех остальных интересует только то, что лежит на поверхности. Все это время я тоже так думала, но прошлой ночью что-то изменилось. Или, может быть, это было там все это время и только сейчас дает о себе знать.
— Твой друг пришёл навестить тебя, Нао, — объявляет мама так небрежно, как будто у меня действительно есть какие-то друзья, кроме Люси.
Я, наконец, обретаю дар речи, но он по-прежнему звучит тихо:
— Он мне не друг, мам.
— Она права. — Себастьян одаривает ее своей улыбкой американского мальчика на миллион долларов. — Я на самом деле пытаюсь ухаживать за ней.
Она приподнимает бровь, ее взгляд метается между нами двумя, прежде чем она пробормотала:
— Удачи с этим.
А затем она поднимается по лестнице и медленно исчезает из виду.
Оставив меня в покое.
Или с Себастьяном — что гораздо хуже.
Не обращая внимания на него — и на мое общее состояние паники — я стараюсь идти ровным шагом. Я чудесным образом ставлю поднос на журнальный столик и сажусь на диван, ничего не опрокинув.
Однако мой голос звучит немного сдавленно, когда я говорю:
— Ты можешь идти. Дверь прямо там.
Тяжелый груз плюхается рядом со мной, заставляя диван проваливаться. Острый аромат бергамота и перца поражает мои ноздри и переполняет мои чувства. Мое пространство заполнено его гнусным присутствием. Я никогда раньше не была так близка к Себастьяну, и теперь, когда это случилось два дня подряд, я чувствую, как часть меня распадается, как будто я переживаю какой-то внутренний кризис.
Его лицо невероятно близко к моему, когда он соблазнительно воркует:
— Я пришел сюда не для того, чтобы уйти, Цундэрэ.
— Перестань называть меня так.
— Почему? Это ударяет слишком близко к цели?
Я фыркаю, открываю пакет с чипсами и нажимаю Play на Netflix.
— Это будет кроваво. Тебе лучше уйти.
— Мне нравится все, что связано с кровью.
— Нет, это не так, мистер Чопорный и Правильный.
— Только потому, что я чопорный и правильный, это не значит, что мне не нравится исследовать темную сторону. Он крадет чипсы из моего пакета, его пальцы соприкасаются с моими на секунду дольше, чем нужно. Я задерживаю дыхание, пока он не убирает руку. Сглатывая слюну, скопившуюся в горле, я украдкой бросаю на него взгляд. На то, насколько он неправомерно совершенен, как римский бог со всеми его острыми углами.
— Что ты здесь делаешь, Себастьян? — спрашиваю я едва слышным голосом.
— Наблюдаю за жизнью какого-то серийного убийцы, потому что ты не пришла на ужин
— Ты когда-нибудь думал, что я не пришла, потому что ты мне не интересен?
— Или ты не пришла, потому что ты заинтересована во мне и боишься действовать в соответствии с этим.
— Ты бредишь.
Он отрывает взгляд от телевизора и сосредотачивается на мне.
— Давай поспорим?
— Что за спор?
— Спор, где, если ты выиграешь, я оставлю тебя в покое. Если ты этого не сделаешь, ты дашь мне то, что я хочу.
Мне не нравится, как это звучит, но в то же время я знаю, что это, вероятно, единственный способ покончить с его болезненной привязанностью ко мне.
— Отлично. На что спорим?
— Когда я целовал тебя вчера, ты не стонала.
Моя температура поднимается на
