Хантер прикасается пальцем к моему подбородку и поднимает голову так, что наши взгляды пересекаются. Странно, но в его красивых голубых глазах нет ни капли отвращения.
— Я уже знал об этом, — тихо говорит он. — Мы заглядывали в ваш архив, помнишь?
Мое сердце грохочет в груди.
— Но ты сказал, что почти ничего не узнал о моем прошлом, что обо мне нет информации.
— Это касается недавнего времени. Но есть информация о том, что произошло с твоими родителями.
Мои губы образуют букву «о», а сердце беспорядочно бьется в груди, пока я жду, когда он скажет, что думает обо всем этом, что он скажет мне, что я виновата, как и все остальные.
Но все, что он говорит, это:
— Никто тебя не судит. У всех нас есть свое темное прошлое. И с нами ты в безопасности. — С этими словами он убирает палец с подбородка.
В далеком, далеком будущем, когда я оглянусь назад, я пойму, что, возможно, влюбилась в Хантера Хатингфорда совсем чуть-чуть именно в этот момент. Хотя я этого не поняла, потому что не знала, что такое любовь.
Он улыбается мне самой доброй улыбкой на свете.
— А теперь я могу взглянуть на твой телефон?
Неуверенно киваю, мое сердце все еще ведет себя как безумное, но уже по другим причинам. Когда я протягиваю ему свой телефон, мои пальцы предательски дрожат, и он замечает это, но не подает виду, просто слегка сжимая мою руку, прежде чем взять телефон и подключить его к iPad.
Тихо выдыхаю и беру себя в руки.
— Как ты собираешься выследить этого человека? Вчера ты сказал, что номер телефона зарегистрирован в городе в Вайоминге, но как ты узнаешь, кто это?
В его глазах плещется веселье, когда он смотрит на меня.
— Ты хочешь знать, как я добываю информацию?
— Да, вроде того.
Улыбаясь, он откидывается на спинку дивана, затем похлопывает по месту рядом с собой, показывая мне присесть поближе. Я на дюйм приближаюсь к нему, но, видимо, недостаточно, так как он мягко хватает меня за бедро и тянет, пока моя нога не прижимается к его. Затем он берет мой телефон и открывает сообщения от неизвестного отправителя.
Проходит мгновение тишины.
— Это то, что он прислал тебе вчера вечером? — спрашивает он, глядя на меня.
Киваю, хотя уверена, что это был риторический вопрос.
— Понятия не имею, откуда у них фотография кулона и почему они считают его важным, но я знаю, что он был у моего дяди. Он пытался его сжечь. Это было еще до нашего переезда, но я вышла и подняла кулон. Увидев его на мне, он испугался и сорвал кулон с меня. Вчера вечером, когда ты за ним шпионил, он сидел за кухонным столом и смотрел на него. Но я понятия не имею, что в нем такого.
Он кивает, словно отвлекшись на фотографию.
— Мы с этим еще разберемся, — бормочет он. Потом моргает и смотрит на меня. — Но сначала я хочу разобраться с этой маленькой угрозой, которую послали прошлой ночью, потому что, черт возьми, я не позволю этому человеку угрожать тебе.
— Я тоже не фанат такого, — соглашаюсь я. — Но как мы можем что-то сделать, если даже не знаем, кто это?
— О, мы выясним, кто это, и разберемся с ними. — Он издает жуткий, почти маниакальный смех, хрустя костяшками пальцев.
Это могло бы напугать меня, но после нескольких месяцев, проведенных в психушке только для того, чтобы быть выпущенной в жестокие руки моего дяди, мне нужно гораздо больше, чтобы меня что-то взволновало.
В комнату входит Зей с тарелкой сэндвичей в руке.
— Что происходит?
Хантер нажимает кучу кнопок на iPadе.
— Что происходит, так это то, что сталкер скоро получит по заднице,
Зей наклоняется к дверному проему.
— Звучит забавно, но сначала нам нужно выяснить, кто это.
— О, я так и сделаю, — уверяет его Хантер, когда мой телефон издает серию звуков.
Хантер погружается в тишину, становясь все более напряженным, щелкая кнопками и бормоча себе под нос. Зей пристально смотрит на меня так, что я начинаю замечать это. И он делает это открыто, словно ему наплевать, вижу ли я.
После нескольких секунд безотрывного взгляда, он отталкивается от двери и пересекает комнату, протягивая тарелку Хантеру. Не отвлекаясь от экрана, Хантер хватает сэндвич и сразу откусывает от него огромный кусок. Затем, неожиданным движением, Зей передвигает ко мне тарелку, чтобы и я взяла.
Я тянусь за одним, но он отодвигает тарелку.
— Только не этот. Возьми из середины.
Затем ставит тарелку обратно перед собой.
— Почему? Ты его отравил? — шучу я, забирая сэндвич из середины.
Он бросает на меня суровый испепеляющий взгляд:
— Нет, всезнайка, это тот, на котором нет масла на углах. Ну, знаешь, менее жирный, о котором ты бредила на кухне.
— О… Тогда спасибо. — Это было очень мило с его стороны — убедиться, что он достанется мне.
По крайней мере, я так думаю, пока он не пожимает плечами и не говорит:
— Никто не захочет его есть. Мы любим пожирнее.
Он присаживается на кресло у кофейного столика перед нами.
— Что ж, тогда вы многое теряете, потому что он самый вкусный. — откусываю большой кусок и слизываю сыр, который капает на ладонь.
Зей смотрит на меня с непонятным выражением, но я предполагаю, что вероятно это из-за моего неподобающего для леди поведения. Но весь этот этикет, на мой взгляд, сплошная глупость. Неужели только потому, что у меня есть вагина, я не могу слизать вкусный сыр с моей руки? Да, к черту это.
Наконец Зей отводит от меня взгляд.
— Сегодня до меня дошли слухи, что одна из семей, возможно, принесет нам неприятности, — говорит он Хантеру.
— История нашей проклятой жизни, — бормочет Хантер, слушая вполуха.
Я замираю на середине укуса.
— Семей?
Зей откидывается на спинку кресла, откусывая от бутерброда.
— Да. Тебе еще никто ничего не рассказывал? Я думал, кто-нибудь уже успел об этом посплетничать.
— Никто не разговаривал со мной, кроме вас, ребята, и Харлоу. — Я кусаю сэндвич и тщательно пережевываю. — Она упомянула об этом сегодня, но сказала, что не хочет говорить об этом, пока мы в школе, и кто-нибудь может нас подслушать. Она, казалось, немного нервничала по этому поводу.
— Так и должно быть, — говорит мне Зей.
— Наши семьи — это не то, о чем можно сплетничать в коридорах.
— Почему ты так говоришь? Как будто они… Я не знаю… освобождены от определенных правил.
Хантер, который до этого момента нажимал на кнопки как сумасшедший, замирает.
Зей смотрит на него, и Хантер поднимает на него взгляд. Между ними вновь происходит зрительный обмен.
— Когда-нибудь нам придется сказать ей об этом. — говорит Зей, как будто они действительно разговаривали ментально. — Она сейчас с нами, а это значит, что она в опасности, если не в курсе происходящего.
Сомнение проскальзывает на его лице.
— Я знаю, но… Мне нравится, что она избавлена от того дерьма, из которого мы вышли,
Взгляд Зея становится ледяным.
— Держи себя в руках.
Хантер свирепо смотрит на него.
— Пошел ты.
Я чувствую себя ужасно неловко и, честно говоря, растерянно. Почему Хантер так злится на него? И почему должен держать себя в руках?
— Зей прав, ей нужно узнать. — Джекс входит в комнату с бутербродом в одной руке и тарелкой макарон с сыром в другой. — Она не будет в безопасности, если мы не скажем ей правду.
Он смотрит на меня, и выражение его лица смягчается.
— Прости, если я напугал тебя.
— Что ты нет, — говорю я ему. — Думаю, мы уже установили, что меня не так легко напугать.
Его губы превращаются в тонкую линию.
— Если тебя что-то и напугает, то только это. И, честно говоря, я бы предпочел, чтобы ты не вмешивалась. Но Зей прав, тебе нужно знать. Это важно, чтобы оставаться в безопасности, пока ты с нами.
— Ты сказал, никакой мафии. — Я окидываю его взглядом. — Но опять же, то, как ты себя ведешь, звучит ужасно по-бандитски.
— Это потому, что так оно и есть, — заявляет Зей. — Джекс просто любит притворяться, что это не так.