– О, ванна свободна! – улыбаюсь пошире, голос от напряга звенит, но звучит на удивление бодро. Задорно даже. Эк меня.
– Ага… – тянет ну до того загадочно, что у меня сердце бы в пятки точно опустилось, если б не лежало в его ногах. Водит пятернёй по мокрым волосам, разбрызгивая воду, явно с мыслями собирается, и выдаёт тягуче: – Слу-у-у-шай… на счёт этого… – похоже, вместо того, чтоб собраться, они по всем сторонам света врассыпную ринулись.
– Конкретизируй, – фыркаю и якобы озорно прищуриваюсь на один глаз. Оба хочу закрыть, под одеяло забраться, а ещё лучше, сразу под землю провалиться.
– Ну-у-у… – протягивает, мягкой поступью подкрадываясь к кровати. Хищник! – То, что ты сказала, – садится рядом и буравит меня взглядом, требуя ответа на незаданный вопрос.
– А что я сказала? – ресницами хлоп-хлоп. Вдруг получится под дуру закосить?
– Ты прекрасно поняла, – кривляется, давя последнюю надежду отделаться парой неловких отговорок. – То, после чего меня малость перемкнуло.
Малость? Перемкнуло? Аллё! Да тебя закоротило к херам!
– Мой, что ли? – иду ва-банк, выдавая свою самую лучшую улыбку. И беззаботную. Она точно должна была выглядеть беззаботно! Паша уверенно кивает, а я сажусь, похлопывая его по плечу: – Не бери в голову. В моменте, – сползаю с кровати и, чуть только он оказывается позади меня, зажмуриваюсь до искр и едва не впечатываюсь в дверной косяк, чудом избежав столкновения.
Закрываюсь в ванной, припадаю лбом к двери и от того вполне отчётливо слышу разговор мужчин на приглушённых.
– Пятьдесят три минуты? – ехидный голос Куманова. – С каких пор твои расчёты грешат такой неточностью?
– У меня дилемма, друг, – задумчиво-злобный тон Эмира вызывает внутренний протест. – Нос тебе разбить или сразу голову? Что скажешь?
– Голову, – уверенный ответ, ни секунды не колебался. – Разбей мне голову, сделай одолжение. Друг.
– Уёбок ты, Павел. Одним махом и моё к тебе доверие растоптал и её отношения. И как? Охуенно было?
– Да! – вызов и наверняка в лицо. – Охуенно! И могло бы быть на двадцать четыре минуты охуеннее! Всё выяснил? Свали нахуй с дороги.
Через минуту так шваркнул входной дверью, что вибрация передалась той, к которой я припала ухом. И стояла я так ещё довольно долго, прежде чем помылась, уже совершенно не соображая, что происходит. Без сил повалилась на кровать и проспала свои час сорок до пробуждения дочки, опрометью кинувшись в соседний подъезд.
– Она точно его? – разглядывает Надюшу, устроившуюся на моих коленях с книжкой. – Слишком красива. Слишком! Прости, но даже тебя красивее.
– Прощаю, – великодушно прикрываю глаза, упиваясь гордостью за своё сокровище. – Поиграете, пока я переоденусь? Зайка, поиграешь с дядей Эмиром?
– Неть, – дочь отрицательно мотает головой и разваливается на мне как на кресле.
– Истинная женщина, – ухмыляется Эмир, – но мы тоже не пальцем деланные. Я растоплю твоё сердечко, принцесса.
Растопил-таки. Такой аттракцион ей устроил, подкидывая к потолку и подхватывая в последний момент, что мы с Вероникой Павловной вспотели от напряжения, но задорный смех дочери не позволил прекратить эту убийственную для нервных клеток забаву. И в тот момент я решила для себя – скажу. Просто ради того, чтобы он хоть раз вот так подбросил её. Хоть разочек. На коленях умолять буду, если придётся. Что угодно сделаю. Но, для начала, надо избавить его голову от мыслей о деле.
Утаскиваю Эмира на кухню, вываливаю на него все наши с Кумановым выводы, наминаю руки в ожидании вердикта.
– Вариант, – выдаёт коротко, тщательно всё обдумав. – Но придётся дождаться возвращения Павла. Я понятия не имею ни что у него на уме, ни куда он так сорвался.
– Да просто позвони, – удивляюсь, а он морщится и отводит взгляд. – Эмир, прекрати, – отражаю его эмоцию. – Я взрослая и у меня был выбор. Врать не буду, появился ты вовремя, но… я не жалею. Эти эмоции ни с чем не сравнить. Его не сравнить ни с кем.
– А какие у тебя будут эмоции, когда мы уедем, Линда? – вздыхает и берёт мою руку, зажимая в двух своих. – Подумай о себе, о своём будущем. О дочери рассказать – это одно. И по глазам вижу, что готова. По взгляду завистливому, с которым ты смотрела на то, как я с ней играю. Но в остальном… он изменился. Так стремительно, что все наши отгородились, даже Арсений, хотя он из его клуба практически не вылезает, когда в городе. Раньше я подталкивал тебя к нему сам, сейчас советую держать дистанцию.
– Я себе то же самое советую, – хмыкаю невесело. – Но сокращу до нуля, как только представится возможность. Если…
– Я тебя услышал, – вымучивает улыбку и притягивает к себе, крепко обнимая.
– Эмир, жалость, – бубню недовольно ему в грудь. – Щёлкни тумблером, ну добиваешь же…
– Да я не… блядь.
Замолкает и сминает с такой силой, что я не просто чувствую, но и слышу, как скрипят отвыкшие от дружеских объятий суставы.
– Всё, – высекает неожиданно жёстко и разжимает руки, – всю отдал, больше не получишь даже если попросишь. Церемониться тоже не буду, так и знай.
Прозвучало как угроза, но я лишь сдержанно кивнула.
Типичный суматошный день в заботах о дочери. Килогерцы искреннего детского смеха, песочница на балконе, которую организовал предприимчивый Эмир, двухчасовой перерыв на сон в соседней квартире и сумерки, неслабо так давящие на мозги.
– Да где его черти носят? – шиплю гневно, уложив дочь на ночь и вышагивая рядом с Эмиром от подъезда к подъезду.
– Не удивлюсь, если в каком-нибудь кабаке, – презрительно вздёргивает верхнюю губу друг.
– Позвони ему, – практически умоляю, оббежав его и преградив дорогу. – Позвони, Эмир, его нет больше двенадцати часов! Что можно проверять столько времени, у нас даже теорий толком не было!
– Глубину очередной вагины, – огрызается, но идёт на попятный, читая в глазах всю мою боль. – Наберу из квартиры.
Набирает. Трижды. Ответа нет.
Мечусь из угла в угол, руки заламываю, места себе не нахожу, ни покоя, ни сна. Двенадцать, час, Солнцев даже перестал названивать, а его всё нет.
– Что-то случилось! – вскрикиваю с отчаянием. – Эмир, что-то случилось! Я… я поехала его искать. Хочешь – оставайся.
– Уверен, всё в порядке, – цедит сквозь зубы. – Забухать в каждом новом городе – традиция. Проспится, вытащит хуй из какой-нибудь бабёнки и приедет.
– Зачем ты мне такое говоришь? – обида выходит из берегов и вот-вот затопит крошечную квартирку. – Зачем?
– Ты сказала – не жалеть, – режет по живому. – Говорю, как есть. Я два с лишним года наблюдаю его деградацию. Поверь мне, с ним всё более, чем в порядке.
– Нет, – продолжаю настаивать, отчаянно мотая головой, – пусть он в самом деле такой, пусть традиция, пусть что угодно! Что касается вас, я всегда точно знаю, когда кто-то в беде. Это… это… – пытаюсь подобрать нужное слово и выпаливаю: – Это материнский инстинкт! Тебе не понять!
– И в каком притоне ты намерена его искать? Все успела облазить с грудничком? – капелька иронии, но я хватаю его за бицепс, чтобы ощутить физически как напряглись его мышцы.
– Сначала к Солнцеву, – мой решительный тон и не малейшего желания осуществлять задуманное. – Узнаем, объявлялся ли. Дальше – по обстоятельствам.
– Я поведу, – вздох, принятие, смирение.
Через двадцать минут нерешительно переминаюсь под камерами у забора, с телефоном наготове, но не успеваю набрать, как открываются ворота.
В машину уже не сажусь. Вбегаю.
Несусь так стремительно навстречу к Солнцеву, держа в уме лишь вопросы о Паше, что забываю подумать о том, как выгляжу со стороны.
Как влюблённая до чёртиков женщина, стремящаяся всем своим естеством в объятия своего мужчины. В распростёртые, проигнорировать которые будет равнозначно смачной такой пощёчине.
Прильнула. Подхватил.
А что, блин, оставалось?! Если бы остановилась в шаге, можно было бы не мечтать получить ответы на свои вопросы. Да, манипуляция чувствами. Да, гореть мне в адском пламени. Но если что-то случится с Пашей, я сгорю ещё при жизни.
