рука метнулась между нами, как шарик для пинг-понга — знает о нас?
— Еще нет. — И я не собирался говорить ей об этом в ближайшее время. — Что дальше?
Женевьева, казалось, не возражала против того, что я свернул разговор о матери. Она просканировала коробки и остановила свой взгляд на наборе пластиковых ящиков, сложенных перед диваном. — Большая часть вещей в этих ящиках была из маминого дома. Фотографии и сувениры. Она любила фотографировать, но это было еще до цифровой эры, так что это все отпечатки.
Ее голос сломался. Боль, которую она так хорошо скрывала большую часть дня, поглотила ее. Гнев, за который она цеплялась, улетучился, и ее глаза затопило. За всем, что произошло, я забыл, что она только что потеряла маму — единственного настоящего родителя.
— Ты не будешь возражать, если я поставлю ее фотографию? — спросила Женевьева, смахивая слезы.
— Нисколько.
Она подошла к дивану и села на край, подтащив коробку поближе. Когда она открыла крышку, любопытство взяло верх надо мной, и я присоединился к ней на диване. Ее выражение лица сморщилось, когда она потянулась за фотографией, лежащей сверху.
— Это она? — спросил я, глядя на фотографию с двумя улыбками. Я видела фотографию Амины в газете после ее убийства, но на этой фотографии она была намного моложе. Женевьева сидела у нее на коленях и смеялась, когда Амина прижимала к себе дочь. — Она красивая.
— Она была такой. — Ее пальцы провели по лицу матери. — Она бы возненавидела это все для меня.
Это была жестокая реальность.
Моя мать тоже возненавидела бы это для меня.
Я растянулся в ванной, потянувшись за пачкой фотографий, обмотанных резинкой. Но когда я наклонился, Женевьева тоже наклонилась. Наши руки соприкоснулись, тепло ее гладкой кожи разлилось по моей. В моей груди раздался звон, горячий, как искра от скрежета металла по металлу.
— Прости. — Мы оба повернулись, чтобы извиниться. Наши носы столкнулись.
Мой взгляд упал на эти блестящие губы. Все, что мне нужно было сделать, это наклониться на долю дюйма и поймать их. Одно быстрое вращение, и она оказалась бы подо мной на диване, а ее груди прижались бы к моей груди.
Желание поцеловать ее заставило меня отпрянуть назад, вскарабкаться с дивана на кухню. Я схватил с тарелки еще одно печенье и запихнул его целиком в рот.
Единственная сладость, которую я почувствую на губах, будет от этого печенья.
У меня не было возможности поцеловать Женевьев. Я не заслуживал такой красоты.
Не после всего того безобразия, которое я причинил.
— Увидимся. — Исайя поднял подбородок, когда мы расставались на нижней лестнице.
— Пока. — Ключи в моей руке зазвенели, когда я помахала рукой. Я сделала шаг к машине, но остановилась, когда дверь офиса с грохотом распахнулась позади меня.
— На работу?
Каждое утро это был один и тот же вопрос.
Я повернулась. — Да.
Дрейвен приходил провожать меня каждый день на этой неделе. Я не знала точно, во сколько он приезжает, никогда не слышала, как подъезжает его мотоцикл, но он непременно скрывался в офисе и появлялся, когда мы с Исайей преодолевали последнюю ступеньку.
— Будьте осторожны. Следите за всем подозрительным.
Тот же вопрос. Одно и то же предупреждение. Пятое утро подряд.
— Она осторожна. — Исайя подошел ко мне и обнял за плечи.
После недели практики у меня стало получаться все лучше и лучше прижиматься к нему. В первое утро он застал меня врасплох, и я застыла как доска.
Притворяться влюбленной в кого-то было нелегко. Актрисой я не была.
— Стоит повторить, — сказал Дрейвен, сузив глаза. Его пристальный взгляд начал нервировать меня, но мы с Исайей держались стойко.
Я скользнула рукой по талии Исайи и улыбнулась ему. Он не побрился сегодня утром, и щетина на его челюсти освещалась солнечным светом, отчего щетина казалась светлее его обычного темно-коричневого цвета.
Он был таким красивым — слишком красивым. Из нас двоих получилась милая фотография, но не та, которую он заслуживал. Потому что она не была настоящей. Отсутствие подлинности всегда омрачало наш образ.
Когда Исайя найдет правильную женщину, которую он полюбит, и которая полюбит его в ответ, они будут сиять ярче, чем свет тысячи звезд.
Его запах окутал меня, когда я прислонилась к его боку. Это был тот же запах, который я нашла на его подушках, когда переехала в квартиру — свежее мыло, кедр и его собственные натуральные специи. Этот запах утешал меня те две ночи, когда я спала в квартире одна, закрывшись от всего мира, чтобы поплакать в его подушку.
В те ночи я плакала от страха. Убийца был на свободе. Он забрал мамину жизнь и не упустит второй шанс забрать мою. Я плакала от горя, потому что раньше я поднимала трубку телефона, чтобы набрать мамин номер, но понимала, что она никогда не ответит. Я плакала, потому что просто была…одна.
Пока не вернулся Исайя. Своим присутствием он отогнал часть страха, хотя горе оставалось всегда. Его подушки больше не пахли им, и они больше не ловили мои слезы. В те дни, когда мне нужно было выплакаться, я приберегала их для душа.
Но я ощущала его запах по утрам, когда мы устраивали маленькое представление для Дрейвена и притворялись мечтательными молодоженами.
Исайя наклонил подбородок и прильнул ко мне. Если бы не темнота и ужас в его глазах, я могла бы поверить, что он не боится прикоснуться ко мне. — Я последую за тобой. Напиши мне, когда будешь готова вернуться домой.
— Хорошо. — Я улыбнулась, приготовившись к тому, что будет дальше.
Мы с Исайей были женаты уже больше недели и целовались пять раз. Один раз в здании суда и один раз каждое утро для Дрейвена.
Сегодня мне понадобилось бы две руки, чтобы сосчитать, сколько раз мы целовались. По какой-то причине это казалось монументальным.
Обычно Исайя брал инициативу на себя. Он опускался ниже и прижимался своим ртом к моему, а я закрывала глаза и позволяла себе представить, что все происходит на самом деле. Какая женщина не хотела бы, чтобы этот великолепный и сексуальный мужчина целовал ее каждое утро перед уходом на работу?
Этот утренний поцелуй ничем не отличался от других. Я стояла на носочках, ожидая, когда он прижмется своими губами к моим. А потом, как и все другие утра на этой неделе…
Исайя вздрогнул.
Мышцы на его спине напряглись. Его рука на моих плечах напряглась. Его губы затвердели. Я
