во мне соперницу.
— Эл, говори о себе, — невольно морщусь я, то ли от кислого сока, то ли от её сожалений. — Не надо приписывать мне свои умозаключения. Если хочешь, я ими поделюсь. Но ты ведь не за этим пришла.
— Не за этим. Я пришла тебе сказать, что на самом деле тогда, — показывает она на фотографию, — когда мы должны были пожениться, я его не любила.
Она допивает и наливает ещё. Пока я складываю в уме два и два: речь её отца, где он сказал Артёму, что тот просто был очередной «игрушкой» его Принцессы и то, как одобрил его решение уйти, а ещё рассказ Артёма, что их затягивало в эти отношения как в трясину. Потому что всем казалось это логичным, правильным, естественным, что их давняя дружба переросла в любовь. Плюс совместный бизнес отцов, деловые связи. Они словно с детства уже были одной семьёй.
— Я просто привыкла. Мне льстило его отношение ко мне. Безотказность, потакание моим прихотям, его трогательная внимательность. Но я относилась к нему как к пажу. Неприметному, скромному, с его вечно потеющими ладошками, — снова пьёт она почти до дна. Но запаса воздуха не хватает, и она судорожно выдыхает, и отставляет бокал. — И когда он меня бросил, для меня это было, — она качает головой, подыскивая нужные слова, — как дезертирство. Предательство. Бегство с поля боя. «Он обязан! Обязан на мне жениться!» — визжала я. Мне было стыдно. Это такой позор! Такое унижение. Я стала посмешищем. И готова была силком тащить его в ЗАГС, потому что мне было плевать чего хочет он. Я знала, чего хочу я. А я хотела, чтобы на меня не показывали пальцем как на стерву, от которой сбежал жених. И я буквально приказала отцу его вернуть, любым способом. Только знаешь, что он сделал?
— Знаю. Отпустил его.
— Ещё и благословил, — вздыхает она тяжело. — О, сколько всего я ему тогда наговорила! Как ненавидела его за это. Но у меня был очень мудрый отец. Он только посмеивался в ответ и говорил, что этот парень просто до меня ещё не дорос. Не та стать, не тот аллюр. Но слова отца дошли до меня только после его смерти. Когда Артём вернулся, с этой своей, рыжей, — показывает она рукой бороду. — Он вернулся и взвалил на себя всё. Похороны. Дела отца. Его бумаги. Завещание. Завод. Всё. Я даже не знаю, как так получилось, но мы оказались совершенно не приспособленными к жизни без отца. А всё рухнуло в один день. В один миг, — сделав губы трубочкой, выдыхает она, едва сдерживая слёзы. — Мы отказались с мамой беспомощными как слепые котята перед лицом этой трагедии. Оказались в пустоте. В вакууме. Потому что в нашей семье всё и всегда решал отец. Всё держалось на нём. С мамы не было вообще никакого толку, да и до сих пор нет, — машет она рукой. — Я как-то нашла в себе силы взять себя в руки. Только одна всё равно бы не справилась. Но, если ты думаешь, что я просто эгоистично решила перевалить всё на Тёмаса, — тепло улыбается она, — я его так зову.
— А он тебя как зовёт? — выливаю я ей остатки вина из бутылки, хотя, судя по блеску в глазах, она уже хорошенькая.
— Элка — Белка. Ну или просто Белка. Не зовёт. Когда-то звал.
— И ты не решила на него ничего взваливать?
— Нет, но… Пах! — приставляет она палец к виску и словно делает выстрел. — Нет, вот сюда, — целится она в сердце. — Пах! Пришла пора, она влюбилась. Не сразу, не в первый день, не с первого взгляда. Но он вернулся такой… закачаешься! Загорелый, подтянутый, спортивный, с этой бородой, уверенный в себе, спокойный, решительный. Это было как… озарение что ли. Я словно увидела совершенно другого человека. Я влюбилась просто без памяти. До безумия. А он…
— А он? — переспрашиваю я, хотя знаю ответ.
Она отмахивается и допивает вино.
— А он… отстранённый, строгий, деловой. «Нет. Это ничего значит. Просто секс», — передразнивает она ледяной тон Артёма.
И после впадает в лёгкую прострацию. И пока сидит, задумчиво уставившись в одну точку, я иду за второй бутылкой вина.
А пока воюю со штопором, всё смотрю на тёмный экран телефона. Набрать его, сказать, как сильно я его люблю? Потому что чем больше я слушаю эти Белкины откровения, тем люблю его только сильнее. Или пусть веселится без меня, уже не отвлекать?
«Я люблю тебя. Я так люблю тебя, Невозможный мой!» — решив ни в чём себе не отказывать, всё же отправляю я сообщение.
«Ты даже не представляешь себе насколько это взаимно», — почти немедленно прилетает ответ. И тут же следом:
«Как у тебя дела?»
«Хорошо. А у тебя?»
«Отлично. Сейчас Захару наложат гипс и вернёмся праздновать»
Я зажимаю рукой рот, качая головой.
«Ты сумасшедший?»
«Да! И я всегда выполняю свои обещания», — подмигивает он мне смайликом, а потом присылает фотографию хмурого Захара с разбитой губой, над рукой которого колдуют врачи.
«Да ты просто зверюга!» — чувствую я что-то среднее между жалостью и злорадством.
«Если меня разозлить — да», — получаю я ещё один подмигивающий смайлик.
И ещё одно сообщение: «А ещё я безумно тебя люблю».
«Тогда до встречи на нашей свадьбе?»
«Я помню: ты будешь в белом».
«Кстати, у меня в гостях Элла».
«????????»
«Не волнуйся. Всё хорошо. Она пьёт вино. Я — сок. Мило беседуем. Странно, что тебе не икается:)))))»
«Мне приехать?»
«НЕТ! Всё хорошо!»
И после обмена несколькими десятками «сердечек» и «поцелуек» с Тем Кого Я Люблю, я всё же возвращаюсь в гостиную.
— Ещё? — показываю на пустой бокал.
— А давай! Раз пошла такая пьянка, — машет рукой пьяненькая Элла Лисовская. — Я тебя ни от чего не отвлекаю?
— Нет. Разве что от мыслей о том, что я думала о тебе хуже.
— О, ты не представляешь, сколько плохого о тебе думала я, — вдыхает она букет нового вина, слегка покачивая бокал. — Артём покупал?
— Артём покупает всё, — усаживаюсь я с ногами на диван. — Не знаю, как он успевает за всем следить и всё замечать, но у него словно выходит это непроизвольно.
— Он любит тебя, — вздыхает она. — Господи, я бы руку отдала за то, чтобы он любил меня хотя бы в половину так же. Но я для него словно так и не вышла из «френдзоны». А я что только не делала. Каких только глупостей
