именно потому, что в стандартную схему развода мы не укладываемся.
Время от времени мне кажется: мои переживания яйца выеденного не стоят. Ведь Антон хороший муж. Да, он не сходит по мне с ума, но заботлив, надежен и, наверное, постоянен. Перечисляя в голове его достоинства, я чувствовала себя капризной девицей, возжелавшей заиметь в жизни все и сразу, – разве так бывает? За двумя зайцами погонишься…
Не удержавшись, я громко вздыхаю и тру онемевшие ладони. Антон бросает на меня внимательный взгляд.
– Холодно? – Его рука тянется к панели управления.
– Нет, – я качаю головой. – Все в порядке.
– Как знаешь. – Он отворачивается и опять смотрит на полотно дороги перед собой.
Мы вновь молчим. И я не могу не думать о том, что между нами уже все разрушено. Мы будто совершенно чужие люди, не имеющие за спиной год совместной жизни. Одной на двоих постели из ночи в ночь. Общих воспоминаний. Планов. Прошлого. И будущего, которому уже не судьба сбыться.
Наверное, именно этот факт больше остальных убеждает меня в правильности принятого решения. Мы словно ненастоящие муж и жена – так быстро связь между нами истлела. Не верится, что пары, основанные на взаимных чувствах, испытывают при расставании то же самое. Нет, я думаю, что-то внутри них, какой-то отголосок былой связи не исчезает никогда. Несмотря ни на что.
Между мной и Антом ее уже нет. И это, если честно, ранит.
– Сюда?
Я дергаюсь и прихожу в себя. Впереди светится знакомый шлагбаум, и я понимаю, о чем спрашивает Антон.
– Да-да. – Голос звучит суетливо. – Можешь прямо здесь остановиться, я дойду.
Руки на руле сжимаются сильнее.
– Я уже говорил, что таскать чемодан сама ты не будешь, – не глядя в мою сторону, отчеканивает Антон. – Можешь открыть шлагбаум?
Я хмурюсь, но не решаюсь спорить.
– Да, мне уже дали доступ. Сейчас. – К счастью, здесь не требуются ключи и достаточно звонка на специальный номер, который я сохранила в телефонной книге еще в день подписания договора.
Мы въезжаем во внутренний двор. Антон ругается сквозь зубы, пока ищет свободное место для парковки, и я невольно чувствую себя виноватой за текущее неудобство.
Наконец, мы останавливаемся. Из машины я выскакиваю, едва глохнет мотор, хотя смысла в спешке нет: забрать свой багаж самостоятельно мне все равно не удастся. Антон оказывается рядом через несколько секунд. Подхватив чемодан, ставит его на асфальт, но вопреки моим ожиданиям, не отдает его мне, а двигается вперед, к подъездам. Отмерев, я спешу следом, пока позади не раздается звук активированной сигнализации.
– Антон!
– Да? – Он оборачивается.
– Ты что, – у меня перехватывает дыхание, – собираешься подниматься?
– Естественно.
– Зачем? Я и сама справлюсь, – я стараюсь произнести слова без намека на грубость, но Антон все равно недовольно морщится.
– Я уже все сказал. Придется тебе потерпеть мое общество еще пару минут.
– Что? К чему это… – я замолкаю. – Не в этом дело! – Теперь над остальными моими чувствами превалирует возмущение. – Что ты себе уже придумал? Разве я когда-то говорила что-то подобное?
Антон лишь молча дергает плечом и отворачивается.
– Какой подъезд?
Оказавшись в лифте, я искренне радуюсь громоздкому чемодану, разделившему нас с Антоном по разным сторонам тесной коробки. Воспоминания о смущающем эпизоде из прихожей другой квартиры свежи и то и дело возникают перед глазами, лишая самообладания. Повторения не хочется.
Казалось бы, совсем недавно между мной и Антом происходили и более откровенные события, однако теперь мне ужасно неловко. Я чувствую себя уязвимой, оттого что он знает меня такой: обнаженной душой и телом, доверчиво-откровенной, распахнутой, едва ли не вывернутой наизнанку.
Наверное, это мое состояние объяснимо подспудным желанием закрыться, отгородиться – то ли сберечь попранную гордость, то ли не допустить ненароком лишней боли, которую столь легко наносят нам по незнанию самые дорогие и близкие.
– Проходи, – открыв дверь, я отступаю в сторону и пропускаю грозно молчащего последние несколько минут Антона внутрь квартиры.
– Куда поставить? – интересуется он ровно, а мне опять неудобно: в нашей прошлой жизни подобный вопрос был не к чему.
– Давай сюда. – Я указываю на первый попавшийся на глаза лоскуток свободного места.
Опустив чемодан, Антон останавливается и, не таясь, осматривается, хотя обзор здесь, мягко говоря, никакой: из прихожей можно увидеть лишь дверь в гостиную, которая сейчас еще и закрыта. Не уверена, что мне хочется – впрочем, кого я обманываю? – мне хочется узнать, какой будет реакция мужа на мое новое жилище, но очевидно, что впускать его в этот, отдельный от него уголок, совершенно не стоит, если я по-настоящему хочу обрести утраченную независимость и прекратить спотыкаться о воспоминания о несбыточном.
– Спасибо, – говорю я и поднимаю взгляд.
Антон смотрит на меня немного задумчиво и, вопреки моим ожиданиям, не спешит прощаться и уходить за порог. Напротив, даже не оборачиваясь, он с негромким хлопком закрывает дверь и непринужденно предлагает:
– Может, пригласишь меня на чай?
Я озадаченно хмурюсь.
– На чай? – уточняю удивленно. – Но… зачем?..
Он хмыкает и глядит на меня почти снисходительно, будто я не понимаю очевидным вещей. А я действительно не понимаю. Разве наши отношения сейчас находятся в той фазе, чтобы устраивать чаепития и вести разговоры ни о чем? Еще и часа не прошло с тех пор, как мы едва не поругались, пытаясь поделить несчастный чемодан.
– Я доставил тебя с багажом в целости и сохранности, – сообщает мне Антон нарочито шутливым тоном. – Поесть не успел, кстати, а тебе чая жалко? – Склонив голову, он наблюдает за мной в ожидании ответа с преисполненным лишениями взглядом.
Сомнения в чистоте его мотивов посещают меня уже секунд тридцать как, адекватного повода отказать не имеет, а демонстрировать собственную слабость, обоснованную зашкаливающими эмоциями, я не планировала. И без того досадно, что, уйдя от Антона, я при каждой следующей с ним встречи превращаюсь в какую-то истеричку, неспособную вести адекватный, спокойный разговор.
Хочет чаю – будет ему чай.
– Конечно, – я отвечаю Антону гостеприимной улыбкой. – Проходи. Правда, из еды ничего серьезного нет.
Он деловито кивает, принимая мои слова к сведению, а разувшись и стянув с себя куртку, спрашивает:
– Может, приготовим ужин? Ты ведь тоже голодная.
Я хмурюсь сильнее, но моего внезапно ставшего дружелюбным мужа (к слову, в скором времени – бывшего), похоже, ничто не способно сбить с намеченного пути. Хорошо бы еще выяснить, что это за путь и какова цель.
Мне все меньше и меньше нравится случившаяся в Антоне перемена – от насупленного айсберга до обманчиво безобидного белого мишки, – так что я спешу развеять любые возможно зародившиеся
