решаю открыть дверь, не впуская ее.
Лорен стоит по другую сторону порога с волосами, собранными в пучок, широко раскрытыми глазами и раскрасневшимися щеками. Ее пижамная рубашка на пуговицах с коротким рукавом розового цвета в белый горошек, под цвет шорт. Она выглядит так, будто собирается на свою первую ночевку.
Лорен прикусывает нижнюю губу, и когда наши взгляды встречаются, она отпускает ее:
— Привет.
Я смотрю мимо нее, в сторону дома ее родителей. Весь свет выключен. Там тихо.
— Можно мне войти? — спрашивает она, приподнимаясь на цыпочки, чтобы заглянуть мне через плечо.
Что она ищет?
Я качаю головой:
— Не думаю, что это очень хорошая идея, Лорен.
Ее лицо вытягивается, а взгляд опускается в землю, как будто она смущена тем, что я чувствую необходимость снисходительно относиться к ней в отношении очевидных границ.
— Просто для краткого разговора, — настаивает она, упираясь в дверь обеими руками. — Это своего рода чрезвычайная ситуация.
В какую игру она играет? О, точно, игра в «выселение Бо».
Ее лицо озаряется, когда я не оказываю сопротивления, и она не дает мне времени передумать. Вбегает в мою квартиру, и я быстро захлопываю дверь, сердце бешено колотится, как будто я уже сделал что-то не так. Разве нет?
Когда я поворачиваюсь, Лорен стоит в центре моей квартиры, кружась на босых ногах.
— Ха, я думала, ты украсишь ее, — говорит она, осматривая помещение.
— Я так и сделал, — язвительно замечаю я, указывая на стопку учебников на журнальном столике.
Она смеется и качает головой:
— Я не это имела в виду. Где твои фотографии и прочее?
У меня в шкафу в коробке лежит стопка фотографий, на которых мы с папой запечатлены, когда я был маленьким. Они личные. Драгоценные. Я держу их подальше не просто так.
Провожу рукой по щетине, покрывающей мой подбородок:
— Зачем ты пришла сюда, Лорен? Что у тебя за так называемая чрезвычайная ситуация?
Уж точно, черт возьми, не было необходимости обсуждать мой декор. Она поворачивается ко мне лицом, и ее карие глаза встречаются с моими.
— Я хотела извиниться.
Ее слова — это последнее, чего я ожидал.
Она делает шаг ко мне, и ее взгляд падает на мои босые ноги. Она проводит языком по губам, и я задаюсь вопросом, осознает ли она, что делает, или это подсознательная реакция на то, что она находится в моей квартире, наедине со мной.
— Извиниться за что?
Мой голос звучит хрипло, наполненный чем-то, что я предпочел бы не называть.
— За ужином… Престон, ну, он вел себя, как настоящий придурок, и я не хотела, чтобы ты думал, что я общаюсь с такими людьми… что я такая же.
— Он был не так уж плох, — уверяю я ее. — Просто закатил истерику.
Она недоверчиво усмехается:
— Да, но он перешел черту.
— Ну, если ты думаешь, что он такой грубый, — продолжаю я, — почему ты с ним общаешься? Почему ты хочешь произвести на него впечатление?
Она отворачивается:
— Не знаю. Мне кажется, я продолжаю надеяться, что он превратится в того, кем не является.
После долгой паузы она продолжает, не глядя на меня:
— В кого-то вроде тебя.
Я нахожусь в неопределенном положении, поэтому возвращаюсь в режим юриста и продолжаю задавать вопросы:
— А кто я такой, собственно говоря?
— Не знаю, как это выразить… кто-то искренний, кто-то, кто старается — герой.
Не могу не улыбнуться ее оценке:
— Я не герой, Лорен.
— Ты выглядишь как один из них.
Сглатываю и пытаюсь отвести взгляд от ее обнаженных ног, от гладкой кожи, которая тянется от ее изящной лодыжки по всей длине икры… выше. Она не маленькая девочка.
Но она еще и не женщина, напоминаю я себе.
— Бо? — спрашивает она.
Поднимаю глаза и понимаю, что она повернулась и заметила, как я пялюсь на ее ноги.
Мое сердце бешено колотится в груди, и я сжимаю руки в кулаки. Внезапно я пожалел, что заперся в этой квартире и так сильно сосредоточился на учебе. Я должен был встречаться, трахать женщин своего возраста. Если бы я не воздерживался последние несколько месяцев, у меня не было бы такой реакции на чертову девчонку из «МакГи».
— Ты хочешь, чтобы я ушла? — с придыханием спрашивает она. Лорен знает, что вляпалась по уши.
— Да, и не говори своему… — начинаю я, прежде чем вспоминаю, что не сделал ничего предосудительного. — Для начала тебе не следовало приходить.
Но она не уходит, и я не выгоняю ее. Мы стоим на расстоянии в полквартиры друг от друга, и, вопреки наставлениям ангела на моем плече, представляю, как бы ощущалось ее бедро под моей ладонью, как гладкое масло или нежнейший шелк.
— На днях, когда я спросила тебя, оценил бы ты девушку, которая умеет вести, ты сказал, что хотел бы, чтобы девушка была уверенной в себе и смелой.
Я вижу, что сейчас произойдет, как будто половина моего мозга обрабатывает следующие несколько секунд через альтернативную временную шкалу. Вижу, как она набирается уверенности, чтобы пересечь комнату и направиться ко мне, приподняться на носочки и поцеловать — вероятно, это ее первый поцелуй, и он на моих губах. Она дрожала бы в моих объятиях, давала бы мне все, что я хотел. Я мог бы брать, брать и брать, даже если бы она понятия не имела, что дает.
Вернувшись в реальность, она делает шаг ко мне, и я поднимаю руку.
— Лорен.
Ее имя прозвучало резко, как будто захлопнулась тяжелая дверь. Это предупреждение, как ведро холодной воды. Все будет не так, как в фильмах, которые она видела. Она слишком невинна, слишком чиста.
Двадцать четыре часа назад она отдала бы все, чтобы пойти с Престоном в кино, чтобы держаться с ним за руки, чтобы… ну, не знаю, разделить с ним гребаный банановый сплит. А теперь она здесь, делает неуклюжие движения к мужчине, которого едва знает. Если что-то и может напомнить мне о ее яркой юности, так это ее способность к капризам.
— Тебе пора идти, — говорю я, возвращаюсь к двери и распахиваю ее.
Она останавливается, проходя мимо меня, протягивая руку к моему кулаку, но я убираю его прежде, чем она успевает прикоснуться ко мне. Таким образом, когда завтра увижу мистера ЛеБлана, я все еще смогу посмотреть ему в глаза, как мужчина мужчине.
— Никто не герой, Лорен. Ни я, и определенно не Престон, — говорю я грубым и четким тоном. Ее брови хмурятся, когда я продолжаю. — Береги свое сердце и сосредоточься на учебе, вот что важно.
Она не
