Но он не мог остановиться, он был убежден, что это должно обнаружиться. Позднее он удивлялся, почему это должно было обнаружиться. Но в тот момент удивления не было. Его мужественность была уязвлена, и он хотел все выяснить. В конце концов он так ничего и не выяснил.
Он дождался, пока они пришли в номер. После того как обнаженная Лаки скользнула к нему в постель и начала его обнимать (едва ли не с отчаянием, как показалось Гранту), он снова заговорил.
— И все-таки я не понимаю, почему ты вчера меня не разбудила, — сказал он.
— Я все тебе сказала, дорогой, — пробормотала у его плеча Лаки.
— Но это ничего не объясняет, — настаивал Грант. — Если, конечно, ты не хотела остаться наедине с Джимом Гройнтоном.
Лаки отпрянула и приподнялась:
— Что?
— Ты слышала.
— Для чего бы я захотела остаться наедине с Джимом Гройнтоном?
— Для чего? Ради бога, как-то вечером ты прямо и резко спросила, не хочу ли я, чтобы у тебя была связь с ним, не так ли?
Голос Лаки перестал быть нежным и любящим.
— Но тогда ты меня смутил своими словами при нем и при всех о том, что он в меня влюблен.
— Но это так. Это так и есть.
— Да, — ответила Лаки. — Так и есть. И я тебе скажу больше: он просил меня бросить тебя и выйти замуж за него. Я не понимаю, ты что, намекаешь, что я вчера с ним спала?
— Нет, но могла. Я спрашиваю, так ли это.
— Ты думаешь, что я могла бы это сделать? Да еще здесь, при тебе?
— Да, думаю, это могло быть. Ты злилась на меня с тех пор, как я рассказал тебе о Кэрол Эбернати. Так что ты могла бы сделать это. Ты могла выйти. Выйти с ним куда-нибудь. Я бы никогда не узнал. — Образ безликого мужчины и Лаки — вместе, обнаженных, обнаженных и делающих такие вещи — не мог исчезнуть из его сознания.
— Ты думаешь, я бы могла делать это с ним, а потом быть с тобой такой, как сейчас?
— Да, думаю, могла бы. Если обнаружила, что это было не очень хорошо, и обнаружила, что все-таки любишь меня, и ощутила чувство вины и страха. Да, я так думаю.
— Я думаю, что ты сумасшедший, — холодно сказала Лаки. — Я думаю, что ты хочешь, чтобы я трахнула Джима Гройнтона. Я думаю, что ты какой-то сумасшедший полупедик.
— Ты же сказала, что он просил выйти за него замуж, — точно так же холодно ответил Грант. — Что ты ему ответила?
— Я сказала нет. Что я люблю своего мужа.
— Я прошу тебя сказать мне только то, что ты не трахала его вчера вечером, вот и все.
— Ладно. Скажу. Нет! Нет, я не трахала его ни вчера вечером, ни в другой раз. И более того, неужели ты думаешь, что я бы призналась тебе, если бы сделала это? Я бы все равно ответила нет, нет, я не трахала его. О'кей?
— Тогда как я узнаю, что ты не лжешь?
— Никак. Никак, понятно? Просто не узнаешь. У тебя будет только мое слово, и только это у тебя и будет. Ха-ха, сучий сын. Нет, я не делала этого. О'кей?
— Я бы мог у него спросить, — услышал Грант свои слова.
— Он бы не сказал, — ответила Лаки. — Если бы это было.
— Если бы это было… — начал Грант.
— Что бы ты сделал? Вот что я тебе скажу, мистер Хитрожопый, мистер Хитрожопый Педик, — я клянусь, что так и думаю, — вот что я тебе скажу. — Она уже выпрыгнула из кровати, надела халат и хладнокровно завязывала пояс. — Я не поеду в это проклятое сумасшедшее путешествие. Так случилось, что я все еще люблю тебя, неважно, что и как, и я не уверена, что ты заслуживаешь того, чтоб я тебя любила. Но я тебя люблю, и я не поеду в это безумное путешествие на корабле, который нельзя застраховать. Я вернусь в Нью-Йорк и буду тебя ждать; или останусь и буду ждать здесь (но я знаю, ты бы этого не хотел); или я поеду в Ганадо-Бей и подожду тебя в отеле; я поеду даже в Майами и подожду тебя там в отеле. Но я не поеду в ваше чертово путешествие.
— Ты поедешь, — сказал Грант. — Ты моя жена, и ты поедешь со мной в это путешествие. Или…
— Или что?
— Или ты не моя жена. Все просто. Я исчезну. И ты никогда меня не увидишь. И не получишь от меня ни гроша. Я лучше в тюрьму пойду.
Лаки долго смотрела на него, ее прекрасные итальянские ноздри трепетали и вздрагивали от дыхания.
— Ладно, я поеду, — наконец сказала она тонким напряженным голосом. — Но лучше уматываем отсюда и побыстрее.
— Ты меня предупреждаешь? — холодно спросил Грант.
— Да. Пусть Бонхэм перестанет трахать Кэти Чэндлер — Кэти Файнер — и заставь его побыстрее закончить ремонт. Я хочу убраться отсюда и побыстрее. Не могу я здесь и не могу с этими людьми. Все они больные. Кроме Рене и Лизы. Я тебя предупреждаю. Уезжаем. Или, возможно, я тебя оставлю.
— Слышу, — сказал Грант. — Откуда ты знаешь, что Бонхэм трахает Кэти Файнер?
— А ты откуда? У меня тоже есть глаза. Я тебе вот что скажу. Ты и сам ее когда-то трахал! Разве нет?
— Да, было, — сказал Грант и ухмыльнулся. Он ощущал, что это неприятная ухмылка. — Давным-давно. Ты возмущена? Ты?
— Нет, — сказала она и тоже ухмыльнулась, и тоже неприятно. — Я не возмущена. Я просто отмечаю, что я вовсе не безмозглая подстилка, как ты думаешь.
— Я не считаю, что ты безмозглая подстилка, — тихо проговорил Грант.
— Что ты хочешь этим сказать?
— Что ты сама хочешь услышать, — ответил он.
— Я тебе еще раз говорю. Нет, я не трахала Джима Гройнтона! И именно так я всегда буду отвечать: нет. Нет, я не трахала Джима Гройнтона.
— Слышу, — сказал Грант и перевернулся.
На этот раз разговор закончился. И он так ничего и не узнал. Может, никогда и не узнает.
На следующий день рано утром, пока Лаки спала (снова на своей половине большой кровати), Грант встал и спустился вниз, откуда и позвонил Бонхэму.
— Я хочу с тобой встретиться, Эл, — властно сказал он. — Немедленно.
— Эй-эй, — спокойно ответил Бонхэм с другого конца провода. — В чем дело?
— Поездка может не состояться, вот в чем дело. А если поездки не будет, не будет и моего долга, вот в чем дело. Теперь, черт подери, приезжай.
На другом конце провода возникла долгая пауза, казалось, она будет длиться вечно.
— Ладно, — спокойно откликнулся Бонхэм. — Еду.
Когда он приехал в испачканной краской рабочей одежде, Грант повел его выпить в пустой бар.
— Я не знаю, что с тобой, — сказал он, — и это не мое дело…
— Что ты имеешь в виду, «что со мной»?
— С тобой и Кэти Файнер, вот что я имею в виду. Но это не мое дело. А вот то, что ты не готовишь шхуну, это мое дело, а ты должен. Если шхуна не будет готова уйти завтра или, самое позднее, послезавтра, я уеду отсюда, Бен и Ирма уедут со мной. И у тебя останутся только твой друг хирург и Кэти Файнер. — В самый последний момент он решил, не очень понимая, почему, не угрожать долгом.
