Ознакомительная версия.
В душе Ларисы летали качели – от восторженного замирания до неприятно-реалистического раздражения. Она вспоминала, что за весь день настроение Костина почти не менялось, только временами на него находило как-то ребячье озорство, как будто он о чем-то вспоминал, и это делало его безумно счастливым.
В редакции Гуляева появилась в четыре часа дня. Она застала ту самую суету, которая предваряет окончательную сдачу материалов, разработку макета и подписание свежего номера газеты. В отделе информации она увидела только Лену Пестик, которая что-то ворчала, правя свой текст.
– Что, секвестируем? – пошутила Лариса.
– Не то слово, половину газеты оставили под какую-то «информационную бомбу» от Гунара. Самого «бомбиста» нет и не будет больше месяца. Материалы будет присылать с курьером. Там, понимаешь ли, «репортаж с внедрением».
– Понятно, – разочарованно протянула Лариса, – а с чем связано-то «внедрение»?
– В курсе только ответственный. Знаю, что вопрос решился давно, Гунар поэтому уже три недели в отпуске. Чтобы правдоподобней все было…
Лариса вспомнила, что Гунар что-то такое говорил про какую-то контору, за которой давно уже наблюдает. Но она тогда слушала не очень внимательно – свои дела, дочка и, опять же, Костин.
– У нас отдел что-то совсем пустой, – бросила в воздух Лариса.
– Ребята на заданиях, а Сумарокова в командировке. Вчера в четыре часа утра уехала, уж не знаю почему, но только Илга предложила ей взять редакционную машину, а та отказалась. Георгий-то, сама знаешь, в Москве, – Лена оторвалась от своего материала, – уж не знаю, кто отвозил Сумарокову в три часа ночи на вокзал!
«Вокзал, опять вокзал – видимо, у всех вчера был день расставаний!» Лариса постаралась избавиться от подозрительности. Ей на минуту показалось, что именно Костин отвез на вокзал Сумарокову. Иначе почему он так рано оказался в ресторане, почему он повторял, что почти не спал ночью, почему он говорил, что очень счастлив?! Все это промелькнуло у нее в голове, но потом она себя одернула: «Вряд ли, почему он тогда не отправился домой спать?! А предложил мне прогулку на целый день!» Успокоив себя таким образом, Лариса еще немного покрутилась в редакции, отвлекая дежурных от их хлопот, и покинула редакцию в совершеннейшем душевном беспорядке.
«Славная она, и лицо такое хорошее, правильное, и фигурка. Все есть, но… ничего нет, – думал Вадим о вчерашнем дне. – Да, на фоне Лили все меркнут и кажутся «беззубыми», что ли. Как она на меня смотрела? Словно Дюймовочка на крота, безропотно. В ней чувствуется какая-то безграничная преданность. Если бы я захотел, мог бы воспользоваться правом «красивого человека», – думал Вадим о вчерашнем дне. Была у него такая теория, которую он озвучивал в тесном кругу близких приятелей. От этой теории попахивало дешевым ницшеанством, но самому Вадиму она очень нравилась.
– Видите ли, красивые люди – это особая каста. Им позволено все или почти все. Они не рискуют оказаться смешными или жалкими, они без страха и сомнений предъявляют свои права, будучи совершенно уверенными в их законности. Представьте себе некрасивого мужчину, который вздумал ухаживать за красивой женщиной. Он будет жалок! Красивый мужчина в этой ситуации станет героем, поскольку обречен на успех, даже в случае неуспеха. Красивым людям удается все – и власть, и творчество, и жизнь! И, что самое любопытное, красота определяет их мировоззрение. Она формирует их психологию, психологию победителя.
– Тем не менее в Спарте тебя бы сбросили со скалы еще в младенчестве, – как-то заметил его приятель.
– Это почему же? – встрепенулся неприятно удивленный Костин.
– А у тебя верхний правый клык криво сидит!
Этот небольшой изъян в практически идеальной внешности Костина не портил. Более того, придавал ему некоторую мужественность и обаяние.
Костин лелеял свою теорию и обожал проверять ее на практике. Вот и сейчас он был уверен, что, попробуй он соблазнить Ларису Гуляеву, несомненно, в этом преуспел бы. Размышления на подобные темы совершенно не противоречили, как ему казалось, прочному чувству к Лиле Сумароковой. Ночь, проведенную с Лилей, он не забыл, как не оставил свои планы увести ее от Георгия. Что же касается этической стороны подобных взаимоотношений – то он был согласен с классиком: «Закат старой морали – это когда она еще способна мучить нас, но уже не способна поддерживать!»
Вадим сидел у окошка на заседании публицистов, слушал, как обсуждаются насущные проблемы, и скучал. На эти заседания он ходил исключительно для сбора материала – здесь встречалось столько типажей, описывай не хочу. Вот, например, Замиекс. Бывший педагог, как он себя называл, а на самом деле учитель труда из Резекне. В жизни никогда ничего не писал, до тех пор пока в их школу не приехало местное начальство из гороно. Начальству, помимо всего прочего, показали табуретки, сделанные учениками под руководством Замиекса. Начальству поделки понравились, и оно решило на одной из них посидеть. Под толстой дамой табуретка сломалась – то ли на этот вес изделие не было рассчитано, то ли дерево было трухлявое, то ли крепеж недостаточно прочный. Тетку из гороно поднимали всем миром, а Замиекса стали потихоньку выживать из школы, намекая на его любовь к «темному рижскому». Вот в этот-то час в нем проснулся публицист. Замиекс стал не только жаловаться на несправедливость, он принялся писать в газеты и журналы. Что удивительно, его гневные письма сначала печатали в рубриках «Читатель прислал письмо» или «Откровенный разговор», а потом и вовсе как самостоятельное произведение. Замиекс сначала писал о проблемах школы, потом перешел на проблемы воспитания подрастающего поколения. Сейчас Замиекс считался одним из ведущих публицистов республики, который освещал темы исключительно гражданского или политического толка. Ни одна телепередача, ни один «круглый стол» не обходились без этого бывшего учителя труда. Костин слушал, как Замиекс важно вещал о задачах публицистики на «текущий, сложный, противоречивый и полный перемен период» и делал пометки в своем блокноте. Замиекс, от которого не укрылось это движение, гордо расправил плечи – ведь не каждый день такая звезда, как Вадим Костин, конспектирует его, Замиекса, выступление. Но Костин и не думал записывать за председателем секции его благоглупости. Он, по обыкновению, делал заметки к своей книге.
«Клубок сплетен», или, может быть, она будет называться… Вадим не знал, как он назовет свою первую книгу. Да и, собственно, это было не так важно – Вадим был из тех, кто прежде всего думал не о форме и оформлении, а о сути. А суть была такова – жизнь многообразна не явлениями, а характерами. Вадим, помня из курса советской литературы, что основа – это люди, в своей первой книге хотел нарисовать характеры, и, уже как следствие, судьбы, этими характерами обусловленные. Костин не расставался с блокнотом, неустанно фиксируя происходящее вокруг. Официанты, таксисты, просто случайные собеседники, не говоря уже о людях, с которыми он сталкивался по роду своих занятий, – все они теперь становились изучаемым материалом. Впоследствии, через много лет, Костин так и не смог найти ответ на вопрос, зачем он тогда написал и издал такую книгу. Сейчас же хотелось немного скандальной славы и оголтелого читательского внимания.
Ознакомительная версия.
