– Да, конечно. А как насчет выходных?
– Хорошо. Договоримся точнее попозже.
– Тэра, с тобой действительно все в порядке? Может, я сделал что-то не так? Чем-то обидел тебя?
– Нет, – ответила она с гримасой раздражения. – Ты меня ничем не обидел.
Повесив трубку, Бруно непроизвольно тяжело вздохнул. Он чувствовал, что что-то случилось, что-то очень серьезное, что может изменить его жизнь.
Ужасающая мысль, что он может потерять Тэру, сверлила его мозг. Нетвердыми шагами он двинулся по коридору в свою крохотную комнату, к заваленному книгами письменному столу.
Джорджиана была взволнованна. Когда она шла к кушетке, казалось, воздух с треском разрывается вокруг нее.
Доктор Дейнман внимательно наблюдал, как она сбросила туфли и положила длинные ноги на кушетку.
– Вы можете меня вылечить? – резко спросила она, глядя на него широко раскрытыми голубыми глазами, в которых отражалась смесь противоречивых чувств.
Он попытался определить, что это за эмоции. Надежда? Нет! Тревога? Или, может быть, что-то более сильное. Ужас? Ярость?
– Вы не больны, – мягко сказал он.
– Тогда зачем я хожу к вам?
– Чтобы лучше понять себя.
– Я пришла к вам, потому что я фригидна, – заявила она, произнеся последнее слово с подчеркнутым презрением.
Это было уже интересно. Джорджиана никогда не использовала этого слова раньше. До сих пор она с грустным сожалением говорила доктору, что она и ее муж некоторое время не спят вместе, что он очень занятой человек и ему бывает трудно расслабиться, что его напряжение передается ей, поэтому она не может реагировать так, как должна любящая жена. Рассказывая все это, она подчеркивала, как любит своего мужа, как страстно желает сделать его счастливым, как хочет быть идеальной женой.
– Вы чувствуете себя виноватой в этом? – спросил он ее.
Ее грудь ритмично вздымалась и опускалась, как будто она пыталась побороть очень сильное чувство. Доктору Дейнману показалось, что это еле сдерживаемый гнев.
– Мне не в чем винить себя. Я сделала все от меня зависящее, чтобы сделать наш брак идеальным. Родители всегда говорили мне, что важны усилия, а не результат. Они понимали меня, – с горечью закончила она.
В душе Джорджианы полыхал огонь негодования. Ксавьер никогда не понимал ее. Он был заботливым, внимательным и щедрым мужем, но она никогда не была для него объектом обожания и поклонения. Он никогда не относился к ней, как к богине, достойной золотого пьедестала. А теперь он отверг те усилия, которые она совершала ради него с самыми лучшими намерениями.
Она вновь вспомнила его спокойные, холодные слова – такие вежливые, такие продуманные и трезвые. Эти слова звучали в ее голове, заставляя чувствовать обиду и унижение.
Вежливое распоряжения Ксавьера поступило через несколько дней после того, как она предложила ему свой последний роскошный подарок. Как раз тогда, когда она в очередной раз поздравляла себя с удачно найденным способом вдохнуть жизнь в их брак.
– Больше никаких очаровательных "подарков", дорогая, хорошо? – небрежно сказал он ей. – Эти маленькие игры увлекают на какое-то время, но, я думаю, пора остановиться. – Он нежно обнял ее, ужаснув перспективой нового покушения на ее девственность. После нескольких лет воздержания она воспринимала себя именно девственницей.
Доктор Дейнман смотрел на ее искаженное лицо. Он ждал, Джорджиана обхватила себя руками. Мышцы ее лица расслабились, как только она вернула себя в тот старый, прекрасный мир, который она потеряла. Она проговорила:
– Когда я была маленькой, папа часто пел мне колыбельную перед сном.
Хрипловатым, не очень мелодичным голосом она запела:
Спи, моя малышка, опускай реснички,
Папа тебе купит птичку-невеличку,
Если эта птичка улетит в окошко,
Папа тебе купит золотую брошку…
Она продолжала напевать, но слова становились все менее отчетливыми.
– Знаете, – неожиданно сказала она, – мама и папа говорили мне, что, если холодный восточный ветер тронет хотя бы волосок на светлой головке их малышки, они поймают ветер в бутылку и заткнут ее пробкой так плотно, что он не сможет выбраться наружу.
Доктор Дейнман верил ей. За эти недели Джорджиана нарисовала ему яркую картину своего детства. Постепенно он пришел к выводу, что ее проблемы происходят не из того, что она потеряла детей, а из того, что она потеряла свое детство.
Идиллическое детство, когда она чувствовала себя абсолютно счастливой. Вначале он не поверил ни слову из ее восхвалений. Но затем отдельные части начали складываться в картину, имевшую вполне определенный смысл.
Она купалась в любви родителей, которые сотворили из нее богиню. Они обожали свою маленькую красавицу, дочь-сокровище, и защищали ее от любых неприятностей. Со стороны ее старшего брата не было никакой конкуренции за родительскую любовь – он тоже, с ее слов, входил в число обожателей, будучи в меру умным и обладая средней внешностью.
Было ясно, что Джорджиане доставляло удовольствие царствовать в семье. Она получала все, что хотела: любовь, одобрение, похвалу, внимание. И материальные вещи – о, множество материальных вещей.
Взрослая Джорджиана жила под маской, подавая себя как пассивный образец исключительной красоты. Дочь-сокровище превратилась в жену-сокровище. Ни карьеры, ни детей, требующих заботы.
Но доктор Дейнман догадывался, что за внешней пассивностью скрывается жесткая внутренняя целеустремленность. Джорджиана чувствовала бы себя комфортно только в роли главного босса, управляющего всем и всеми. Но она не имела необходимой квалификации для того, чтобы занимать подобное положение.
Секс, вероятно, был еще более разрушителен для ее детского "я". Она должна была воспринимать его как агрессию со стороны сильного мужчины. Для нее это было унизительно и оттого болезненно психологически. И физически, возможно, тоже.
По иронии судьбы, она вышла замуж за энергичного и властного Сола Ксавьера, который не имел намерения позволять кому-либо властвовать над собой. Джорджиана вряд ли могла смириться с этим. Но, разумеется, она могла рассматривать то, что поймала его, как большое достижение.
В детстве красивая девочка получает подарки – кукол, платья, украшения. Но когда она становится достаточно взрослой, она должна получить мужчину, достойного ее женского совершенства. Она должна доказать свое превосходство над другими женщинами.
