— То есть вы не думаете, что подожму хвост?
— Никогда.
Он взглянул ей прямо в глаза.
— Вы совершенно правы, — сказал Гарсон. Когда они вошли в дом, он достал из пакета большую бутылку шампанского. — Хочу отпраздновать окончание ремонта и поблагодарить вас за то, что вы для этого сделали, — объяснил он, поймав ее удивленный взгляд. — У вас есть штопор?.
— Да, только фужеров нет. Могу предложить стаканы для воды.
— Сойдет. — Спустя минуту пробка вылетела из бутылки, и он разлил пенистое вино по стаканам. — С самой искренней благодарностью за ваш труд, — сказал он.
— Я работала с большим удовольствием, — ответила Энни и отпила вино, засмеявшись, когда пузырьки ударили ей в нос. — И пью сейчас тоже с большим удовольствием. Даже не помню, когда последний раз пила шампанское, — Пейте на здоровье. Вы знаете, что вы сама самый большой враг себе? — спросил Гарсон.
— Как это? — переспросила Энни, зажигая настольную лампу. Прозрачное вечернее небо постепенно темнело, и комнату заполнили сумерки.
— Вы ведь сказали мне, что перестройка «Фермы» займет много месяцев, и я согласился с этим, но вы так здорово все организовали, что работы закончились всего за два месяца.
Энни отпила еще вина. Ее усердие основывалось на желании показать Гарсону, как она умеет работать, хотя она не понимала, почему это так важно для нее.
— Если уж взялся за дело, надо делать его хорошо, — ответила она. — И потом, мне не хотелось злоупотреблять вашей щедростью.
— Ценю вашу честность, — сказал Гарсон и вновь наполнил стаканы. Они сели на диван.
— Хочу извиниться перед вами, — продолжал он серьезным тоном. — Я обвинил вас в том, что вы завлекали Роджера, что вы легкомысленная и алчная. Я был не прав. Совершенно не прав. Теперь я это понимаю.
Энни улыбнулась. Его слова были как бальзам на душу. Сознание того, что ее вычеркнули из черного списка, было приятно, к тому же Энни была убеждена, что Гарсон редко извиняется. Он редко допускает такие ошибки, за которые потом приходится извиняться, и это делало ее победу еще слаще.
— Мне кажется, вы собираетесь встать передо мной на колени и просить прощения, — сказала она, в ее глазах плясали искорки.
Он усмехнулся.
— Я могу пасть ниц у ваших ног, если вы пожелаете.
— Да, пожалуйста, — ласково ответила Энни. Гарсон издал отчаянный стон.
— Зачем только я это предложил? Она засмеялась.
— Пытаетесь увильнуть?
— Да нет, особенно если вы ляжете на пол вместе со мной; и тогда, — взгляд его синих глаз устремился на нее, — я могу попытаться овладеть вами.
У Энни бешено заколотилось сердце. В свете настольной лампы лицо Гарсона казалось напряженным, как у человека, охваченного страстью. На этот раз он не испытывал ее. На этот раз он имел в виду именно то, что сказал.
— Вы красивая молодая женщина, просто обидно, что вы спите одна, — сказал он низким, резким голосом.
— Когда воспитываешь маленького ребенка, на личную жизнь времени совсем не остается, — ответила она, — примерно так же, как бывает, когда много путешествуешь.
— Браво! — пробормотал Гарсон.
— Кроме того, в Дорсете не так уж много мужчин, мечтающих… О, черт! Увлекшись разговором, Энни начала жестикулировать, и из полного стакана пролилось немного вина. Она поставила стакан на журнальный столик, - …мечтающих посадить себе на шею женщину с ребенком, — закончила она.
Энни поднесла облитые шампанским пальцы ко рту, но тут Гарсон поставил свой стакан, схватил ее запястье и отвел пальцы от губ.
— Дайте я, — сказал он и начал слизывать золотистые капли.
Она сидела, не проронив ни звука. Казалось, движением языка он лишил ее дара речи, возможности протестовать. Да и хотела ли она протестовать?
— Не могу оторваться, — прошептал Гарсон, не отнимая губ от ее указательного пальца, проводя языком от самого его основания до кончика ногтя, не покрытого лаком.
Энни заглянула в его синие глаза.
— Ммм, — только и смогла произнести она слабым голосом, опять чувствуя себя глупой, наивной девчонкой. Она улыбнулась ему. — Мне тоже нравится.
Проведя губами по всем ее пальцам, отчего у нее закружилась голова. Гарсон откинулся на мягкие диванные подушки.
— Интересно, а на ваших губах тоже осталось шампанское? — спросил он и мягко поцеловал ее.
Энни рассмеялась. Гарсон дразнил, играл, флиртовал, и она хотела дразнить, играть и флиртовать.
— Ну и как, у них вкус шампанского? — спросила она, улыбаясь ему.
— Нет, я бы сказал, у них вкус, — он снова поцеловал ее, — клубники.
— Клубники? — Обвив рукой его шею, Энни погладила темные волосы, — Вот уж нет. Гарсон поцеловал ее в третий раз.
— Ты права, — заявил он. — Это нектар. На этот раз она не могла спорить, поскольку ее рот был закрыт его губами: он снова поцеловал ее, серьезно и крепко. У Энни стучало сердце. Точно так же, как когда он облизывал ее пальцы, его язык действовал с волшебной силой, но на этот раз эта сила была намного мощнее, и Энни почувствовала, как в ней пробуждается сексуальный голод. И с каждым поцелуем она чувствовала его все сильнее.
Наконец он поднял голову.
— Еще? — спросил он.
Она увидела, как припухли у него губы. У нее, наверное, тоже.
— Еще, — прошептала она.
Гарсон притянул ее к себе и поцеловал. Энни почувствовала, как огненные потоки побежали по ее венам. Его рука нашла ее твердую, напрягшуюся грудь, пальцы начали гладить и ласкать ее медленными круговыми движениями, которые, постепенно сужаясь, замерли на твердом, болезненном соске.
Через тонкую ткань платья его прикосновения ощущались, как если бы он гладил ее обнаженную грудь. Когда он снова начал ласкать ее, Энни беспокойно зашевелилась. Голод, который она чувствовала, перерос в страстное желание. Она хотела, чтобы он раздел ее, прижался губами к ее обнаженной коже, лаская ее грудь.
— Ты вся имеешь вкус нектара? — спросил Гарсон, и его глаза скользнули по изгибу ее груди, по выпирающим соскам.
Сердце у нее бешено колотилось. Ее желание совпало с его — она видела это во взгляде, ощущала в жаре тела, слышала в резкости голоса. Гарсон хотел ее, и она хотела его тоже. Очень и очень.
Потом она не раз задумывалась, что же заставило ее отодвинуться от него. И пришла к выводу, что это было продиктовано, во-первых, здравым смыслом все-таки он был всего лишь знакомым и их отношения были довольно непонятными, — а во-вторых, она знала, что если они зайдут дальше и Гарсон разденет ее, то он увидит довольно заношенное нижнее белье, которое она носила каждый день и уже много раз стирала.
