– Ты с ума сошел! – испуганно воскликнула она. – Ты разве забыл, что здесь запрещено целоваться на улицах?
Оба весело засмеялись. Незадолго до этого, когда они шли вечером по аллее пиний вдоль старой городской стены и целовались, к ним подошел полицейский и вежливо объяснил, что на улицах целоваться не полагается.
На площади Траяна сгущались сумерки, хотя на верхушку памятника еще ложились последние лучи заходящего солнца.
Они остановились у парапета, облокотились на него, и стали смотреть бесцельно вдаль и на газон, расстилавшийся под ними. Они чувствовали приятную истому после долгого дня, проведенного на солнце, после бесчисленного множества поцелуев среди бледно-зеленой Кампаньи. Хельге нежно гладил ее руку. Но рука Йенни мало-помалу скользила все ниже и ниже, пока не очутилась в его руках.
– Знаешь, куда мне хотелось бы пойти сейчас? – спросил Хельге.
– Нет.
– Мне хотелось бы пойти к тебе, Йенни. Мы пили бы у тебя вместе чай. Можно?
– Конечно, можно!
Они направились в город, выбирая самые пустынные улицы.
Когда они поднимались по темной лестнице к ней в комнату, он вдруг остановился, привлек ее к себе и стал целовать так страстно, что ей стало страшно. Но у нее сейчас же появилось чувство досады на себя, и, чтобы успокоиться, она прошептала:
– Милый, дорогой мой!
– Подожди, не зажигай еще, – прошептал Хельге, когда они вошли к ней в комнату. И он снова стал целовать ее. – Надень костюм гейши, он тебе так идет… а я пока посижу на балконе.
Йенни переодевалась в темноте. Потом она поставила кипятить воду, расставила вазы с анемонами и миндальными ветвями и только после этого зажгла лампу и вышла к нему на балкон.
– О, Йенни, – прошептал он, снова привлекая ее к себе… – Ты так прелестна! И все у тебя так красиво!.. Это такое наслаждение сидеть у тебя!.. Ах, если бы можно было никогда, никогда не уходить от тебя!
Она взяла его голову обеими руками и поцеловала его.
– Йенни… ты хочешь… чтобы мы никогда не расставались?
Она посмотрела в его красивые карие глаза и ответила:
– Да, Хельге, я хочу этого.
– Ты хотела бы, чтобы этой весне никогда не было конца… нашей весне?
– Да, да! – Она прильнула к нему всем телом и долго целовала его. Ей вдруг стало страшно, что их весне все-таки настанет конец.
– О, Йенни, – сказал Хельге, – мне хотелось бы навсегда остаться здесь, никогда не уезжать отсюда…
– И мне также, – прошептала она. – Но мы сюда и приедем, Хельге. Вместе.
– Так, значит, ты решила все-таки уехать домой? Ах, Йенни, ты не сердишься на меня за то, что я нарушил все твои планы?
Она быстро поцеловала его и бросилась к чайнику, который закипел.
– Ведь ты знаешь, – проговорила она, – что я уже раньше собиралась уехать домой. Я нужна маме, а, кроме того, я не хочу расставаться со своим женихом.
Хельге взял чашку чаю, которую она ему протягивала, и схватил ее руку.
– Но в следующий раз мы поедем сюда вместе, не правда ли, Йенни? Ведь мы обвенчаемся, да?
На его молодом лице было такое молящее выражение, что она поцеловала его несколько раз. И она забыла, что сама боялась этого слова, которое было произнесено между ними в первый раз.
– Да, пожалуй, это будет самое практичное, дорогой мой, – ответила она. – Раз мы пришли к тому, что никогда не расстанемся друг с другом, то придется поступить именно так.
Хельге молча поцеловал ее руку.
– Когда? – спросил он шепотом, немного спустя.
– Когда хочешь, – ответила она так же тихо, но твердо. Он еще раз поцеловал ее руку.
– Если бы можно было здесь, – проговорил он другим тоном.
Она ничего не ответила и только молча провела рукой по его волосам.
Хельге вздохнул:
– Но это невозможно. Ведь мы все равно скоро поедем домой. Моя мать приняла бы за личное оскорбление, если бы я женился так вдруг… второпях… не правда ли?
Йенни молчала. Ей никогда не приходило в голову, что она должна предупреждать свою мать о том, что выходит замуж. Ведь и мать не спрашивала у нее разрешения, когда выходила замуж во второй раз.
– Я знаю, что мои родители были бы огорчены, – продолжал Хельге. – Конечно, Йенни, мне хотелось бы сперва написать, что я обручился. А раз ты собираешься ехать домой раньше меня, то ты могла бы зайти к ним и передать им привет от меня…
Йенни вскинула головой, словно хотела отбросить какое-то неприятное чувство. Но она сказала:
– Я сделаю так, как ты хочешь, мой друг.
– Йенни, мне самому это не по душе. Было бы так хорошо, если бы на всем свете существовали только ты и я… Но, видишь ли, мать будет ужасно оскорблена… А я не хочу причинять ей лишние неприятности. Я уже не так привязан к ней… она знает это и горюет об этом. Ведь это только пустые формальности… а она так страдала бы при мысли о том, что я скрываю от нее перемену в своей жизни. А когда это будет сделано, Йенни, мы обвенчаемся. В это уже никто не будет вмешиваться. Мне хотелось бы, чтобы это случилось как можно скорее. А тебе, Йенни?
Вместо ответа она поцеловала его.
– Я так хочу, чтобы ты стала моею, Йенни, – прошептал он страстно. И Йенни не сопротивлялась его ласкам. Но он быстро выпустил ее из своих объятий, точно испугался чего-то, и принялся за свой чай.
Немного спустя они сидели у печки и курили – она в кресле, а он на полу у ее ног, прильнув головой к ее коленям.
– Ческа сегодня опять не будет ночевать дома? – спросил он вдруг тихо.
– Нет. Она всю неделю проведет в Тиволи, – ответила Йенни с легким волнением, – Хельге нежно гладил ее ногу, покрытую широким кимоно.
– Какие у тебя прелестные узкие ножки, Йенни! – воскликнул он, проводя рукой по ее колену. И он вдруг крепко прижал ее ногу к своей груди.
– Ты так прелестна, так прелестна вся! И я так люблю тебя… знаешь, как я люблю тебя, Йенни? Я лягу на пол у твоих ног, а ты положи свои узенькие туфельки на мою спину… пожалуйста! – И он, действительно, бросился на пол и старался поставить ее ногу к себе на голову.
– Хельге, Хельге! – Его горячность испугала ее. Но она сейчас же успокоилась. Ведь она любит его, неужели же ей неприятно, что он так страстно влюблен в нее? Она чувствовала сквозь тонкий чулок горячее прикосновение его рук.
Но когда он начал целовать подошвы ее туфель, ей стало неприятно. Она нервно засмеялась и воскликнула:
– Нет, Хельге… оставь… Ведь в этих туфлях я хожу по грязным улицам…
Хельге встал, сконфуженный и отрезвленный. Она попыталась обратить все в шутку.
– Нет, ты подумай только, сколько тысяч отвратительных бактерий гнездятся на подошвах моих башмаков!
– Ах, какая ты педантка! Ты совсем не похожа на художницу! – И он тоже засмеялся. И чтобы скрыть свое замешательство, он схватил ее и стал больно сжимать в своих объятиях, и они оба хохотали. – Нечего сказать, хороша у меня невеста… От тебя пахнет скипидаром и масляными красками.
