— Идет запись. Они слушают, — пояснил он.
— Я знаю. Мне все равно, — тоже перейдя на родной язык, ответила Мелания. — Я хотела снова увидеть тебя после нашей последней встречи.
Баки молчал, но Мелания почувствовала, как он сжал ее пальцы немного крепче.
— Это плохое место для таких разговоров.
— В другом месте с тобой поговорить не получится, — спокойно ответила она. — Я не понимаю, Баки. Если ты не виноват в ситуации со взрывом, почему еще здесь.
—Потому что виновен во многом другом.
— Все не так должно происходить! Все эт., — продолжила Мелания, но вздрогнула от того, что к ним вошел один из охранников.
— На английском, мисс, — сурово произнес он.
— Простите, но мой английский оставляет желать лучшего, — вежливо проговорила Мелания.
— И никакого контакта с заключенным, — повторил он.
— Простите, говорю же, мой английский не очень.
— В таком случае ваше время вышло, мисс.
— Вы говорили про пятнадцать минут.
— Вы неправильно поняли, видимо, — не без самодовольства произнес охранник. — Покиньте помещение по-хорошему или я лично выведу вас.
— Иди, все будет в порядке, — заговорил Баки. Мелания повернулась к нему, но заметила, что он продолжал смотреть на охранника. — Но больше не приходи сюда.
— Давай я сама буду решать! — возмутилась Мелания, услышала шаги за спиной, обернулась, увидела, что охранник уже стоял слишком близко. — Не трогайте меня! Вы faccia di merda**. Я ухожу, — поднялась на ноги.
Охранник поднял руку, видимо собираясь помочь сделать это побыстрее, но опустил ее и отошел в сторону, давая возможность пройти. Когда Мелания обернулась около двери, то заметила, что Баки продолжал смотреть на сопровождающего ее охранника.
Думая вечером о встречи, Мелания удивилась, что звонок телефона прервал все мысли в ее голове. Она достала из сумки второй телефон, пытаясь понять, как он оказался там, но не смогла вспомнить. Как и не смогла сопротивляться тому, чтобы ответить.
— Да.
— Спроси его что хочешь, что б могло
Быть мне полезным, — молвил я смущенный.
Я не решусь; мне слишком тяжело.***, — раздался мужской голос из головы. — А теперь расскажи мне про свой день, — подождав несколько секунд, продолжил он.
Комментарий к 16.
*Боже мой!
** Урод сраный
*** “Божественная комедия” Данте Алигьери. Песнь тринадцатая
========== 17. ==========
Месяц спустя. Вашингтон. Округ Колумбия.
Баки прекрасно понимал, что всех вокруг раздражало, что он стал говорить с Меланией исключительно на итальянском языке. Понимал, что это раздражало окружающих еще и потому, что разговоры с ней, встречи, вызывали у людей больший интерес, чем беседы со Стивом, докторами или адвокатами. Понимал и получал странное удовлетворение от этого. Пусть часть бесед была на записи, пусть это можно было перевести, но тот факт, что кому-то придется приложить усилия, чтобы понять их разговоры, был более чем приятен. Особенно с учетом того, что в них не было чего-то сенсационного, секретного или интимного. Наверняка кого-то уже постигло разочарование от ее слов об Италии, работе над новой книгой и его пересказа встреч с докторами и адвокатами, которые и так были на английском.
Что раздражало самого Баки — тот факт, что на его ноге висел датчик передвижения. Пусть он был благодарен адвокату, что тот сумел договориться о его выходе под залог, о домашнем заключении, но это устройство на ноге вызывало нервный зуд, раздражение и желание избавиться от него без особых трудностей.
После ситуации с Земо, кодом, рассмотрением его старых дел никто не знал что делать с ним. Споры шли жаркие, оживленные, но к радости Баки, его мнение никто не спрашивал, а его самого оставили в покое на время обсуждений, поняв, что он готов сотрудничать.
Баки прислушивался к решениям сверху, но продолжал готовить свой план действий, поняв, что при желании в данных обстоятельствах он сможет уехать из Вашингтона, в котором его заставили задержаться.
Он застрял в небольшой студии, которая, по мнению психологов, должна была подействовать на него лучше. Приближенная домашняя обстановка, кухня, кровать, бытовые заботы должны были помочь избавиться от тревожности, кошмаров, помочь вернуться к прежней жизни. Баки сомневался, что жизнь в крохотной квартирке, которую тихо продолжали пасти агенты, с датчиком, который предавал его местонахождение, как-то всерьез ему поможет, но это точно было лучше лаборатории или камеры.
Мелания продолжила приходить в квартиру. После его ответа, что ему все равно на каком языке с ней говорить, она продолжила разговаривать на итальянском. Баки стал замечать, что с каждым разом язык становится все привычнее для него.
В комнате пахло томатами, чесноком, розмарином. Мелания стояла около плиты, что-то помешивая деревянной ложкой в кастрюле, и напоминала себя в Катании. Приглушенно синее макси платье с длинными рукавами, тонкий шелковый шарф, которым волосы были повязаны в хвост, быстрая итальянская речь во время готовки.
— Продукты на вкус пустые, не пойдут в сравнение с итальянского рынка, но есть можно, — говорила она.
Баки сидел за столом, наблюдая за ней, принюхиваясь к аромату специй в воздухе, просто смотря за движениями концов шарфа, движущимися вместе с волосами, и понимал, что место Мелании действительно не в Штатах. Она гармонично смотрелась в своем доме в Катании, рисуя что-то в гостиной, попивая чай на кухне с десертами, которыми давал старик из лавки, ходя на местный рынок вместо магазинов, делая все без спешки, спокойно, размеренно. Сейчас в обстановке кухни, в которой все было сделано для того, чтобы хозяин квартиры не тратил много времени на поиски чего-то, в самой квартире, рассказывая об ужасах покупки фруктов и овощей в супермаркете, она выглядела чужой, словно из другого мира, но это привлекало только больше.
— Почему ты не возвращаешься в Катанию?
— Я думала, что ты больше не хочешь от меня избавиться.
— Не хочу, но тебе здесь не нравится. Ты это и тогда говорила, но сейчас это заметно.
Баки еще вспоминал их первую ночь, удивившись желанию Мелании, податливости на его прикосновения, рваным стонам и невнятной речи на смешанном английском и итальянском. Позже он подумал, что наверняка она подпускала к себе кого-то так близко, не так часто как обычная свободная женщина, что потребности ее сущность не изменила, и вдруг стало до одури приятно, что по каким-то причинам она решила довериться ему. Хотя, с другой стороны, все, что она могла увидеть, Мелания наверняка уже увидела.
После первого раза, вернувшись из ванной, Мелания просто завернулась в одеяло, скрывая от него все тело, но не уходила из кровати. После второго — несколько минут лежала на спине, смотря в потолок, находясь мыслями где-то совершенно в другом месте. После третьего — неожиданно начала смеяться: громко, заразительно, на разрыв, но успокоилась также быстро, как и начала. Лишь после четвертого раза Баки увидел что-то, что было ему знакомо. Мелания не пыталась завернуться от него, не избегала прикосновений или взглядов. Напротив выглядела довольной и игривой.
Баки порой хотелось задать множество вопросов о собственных воспоминаниях в этот момент, о ней самой, о ее мыслях об увиденном, но всегда ограничивался лишь вопросом о состоянии, понимая, что его личность не самая приятная в качестве воспоминаний. Об остальном он из собственного опыта знал, что о таком либо сами заговаривают, либо еще просто не готовы.
Мелания повернулась к Баки лицом и показалась от вопроса растеряннее положенного. Он стал внимательнее на нее смотреть, не понимая такой реакции, задумчивости, словно в программе произошел сбой, а система сейчас искала ошибку.
— Я не могу уехать, — уверенно на английском проговорила Мелания.
— Даже я при желании смогу уехать, — усмехнулся Баки.
— А я нет, — в том же тоне ответила Мелания. — Я не узнала все, что нужно было.
Тон показался Баки слишком серьезным для разговора, который он завел. Мелания из живого человека превратилась в куклу с застывшим выражением лица и взглядом сосредоточенным только на нем.
