- Позвоним на телевидение! Надо же что-то делать!
- А чего шум-то такой? – спросила Женя, выхватив из общего гомона главное – очередная суббота коту под хвост. – Там уже кто-то забор двигает?
- Наши с буржуями ругаются, - буркнула баба Тоня.
- Цирк шапито, - Женя демонстративно закрыла лицо ладонью.
- В общем, вы как знаете! – рассердилась старейшина дома. – Но народ уже поднимается! Мы с Васькой по квартирам идем, оставшихся вытряхиваем. Бухан опять не в кондиции, потому без тебя, Никитич, не обойдемся. Нам массовость нужна, ясно? Чтоб в едином порыве!
- Да ясно, ясно! – поморщился Андрей Никитич. Будучи большим единоличником, ненавидел он и единый порыв, и массовость, и прочие лозунги. Потому, когда дверь за бабой Тоней наконец закрылась, обернулся к дочерям и уныло спросил: - Ну? У кого какие планы на день?
- Вероятно, уже никаких, - отмерла Женька. – Мой главный план с треском провалился, остальное уже неважно. Собираемся?
- А они точно не отстанут? – уточнила Юлька.
- Ну ты ж видишь! – с досадой брякнул отец. – Да и правда... совсем уже строители того... наш же двор.
- Я в обед хотела с Бодькой погулять, - мрачно сообщила младшая, но по всему видно было, что с участью своей смирилась.
- Не реви! – усмехнулась старшая. – Сходишь. Тебе по закону положено неполное рабочее время.
- Ура-а-а! Ты лучшая сестра на свете! – обрадовалась Юлька и чмокнула Женю в щеку, после чего рванула к себе, бросив напоследок: - Я одеваться!
- А я вам бутерброды все-таки слеплю, - пожал плечами Андрей Никитич. – Митинговать на пустой желудок – стойкости не хватит. А?
К соседям Маличи присоединилось минут через двадцать. Глава семейства был бодр и свеж, как и положено предводителю. В Юльке включился азарт молодости. Женя уныло плелась в хвосте, и корень ее унылости занимал обширную площадь от систематического недосыпа до убежденности, что вся их сегодняшняя затея – лишь сотрясание воздуха. Рано или поздно под стенами их сараев вырастет детский сад, и очень даже возможно, что через пару-тройку лет и сараи однажды ночью исчезнут с лица земли, словно их и не существовало никогда в этой реальности.
На поле сражения добра со злом было шумно и слишком бодро для субботнего утра. Среди прочих особенно выделялись трое: Гарик, курящий в сторонке, но браво подпирающий своей широкой спиной часть забора, которую не успели сдвинуть, Клара, огрызающаяся со всеми подряд, и Бухан, который все же явился сюда для массовости. От него проку было меньше всего, и не потому что был «не в кондиции», а потому что как славноизвестный герой в славноизвестном фильме, носил в своих карманах и картуз, и буденовку. И его буйная, но седеющая шевелюра мелькала то в одном, то в другом стане враждующих группировок.
Посреди всего этого безобразия центральное место занимали Антонина Васильевна и невысокий, коренастый, обладающий мощной грудной клеткой и зычным голосом бригадир диверсантов-строителей. Основным полем их сражения была межа, на которой стояла баба Тоня и вопила, что с места не сойдет.
- А я вам еще раз говорю, уважаемая, у нас распоряжение было! Забор – сносить! Он мешает застройке! – громогласно заявлял бригадир, напирая на бабку, но та не сдавалась, ее пугать – гиблое дело.
- Ну раз сно́сите, то сноси́те вместе со мной! Хапают чужую землю средь бела дня! Бандиты!
- У нас разрешение имеется!
- Какое такое разрешение! Наш дом – историческая ценность! Нельзя его трогать!
- Тьфу ты! Да не трогает никто ваш дом! А двор у вас самостроем вырос!
- Каким таким самостроем? Я всю жизнь тут! А забор еще советская власть ставила!
- А нынешняя велела сносить.
- А нынешняя – власть бандитская. Знаю я их! Всех знаю! Честных людей там нет!
- Да мне пофигу, какие есть, каких нету. У меня распоряжение начальства!
- А у нас – глас народа! Сноси́ вместе со мной, понял?
- Успокаиваться не желаем?
- Не желаем!
- А ну-ка, ребят, сносим бабку!
- Э-э-э-э! – раздался раскатистый рык от забора, и на авансцену выступил Гарик. – Какой нахрен «сносим»! Мы вам бабку не отдадим. И двор тоже.
В это самое время Бухан метнулся на половину врагов и нетрезво пробухтел:
- Мужики! Старуху-то не троньте, ну чё вы…
- А ты вообще молчи! – гаркнул кто-то из строителей. – Сам вчера с нами столбики выкапывал, а сам!
- Какие еще столбики! – в ужасе охнула баба Тоня.
- Вот эти самые! – бригадир кивнул на сброшенные в стороне бетонные столбы, на которых держался весь забор.
- Кларка! – взвыла бабка.
Но Буханова ее не слышала. В этот самый момент она отчаянно подавляла бригадира строителей своим авторитетом, в смысле, прелестями – сверкающими глазами, выдающейся грудью и навевающими недвусмысленные фантазии не менее выдающимися бедрами. Всю эту агрессивную красоту тот наблюдал с прищуром и преображавшей его грубоватое лицо ухмылкой, так же весьма однозначной. Такое подавление его определенно пёрло.
- Я вас последний раз по-хорошему прошу, - промурлыкал бригадир, - освободите территорию и разойдемся без драки. Вот оно вам надо – с олигархами связываться. У нас работа!
- У вас разбой! – закричала Антонина Васильевна. – Игорь! Звони давай в полицию, чего стоишь! Пускай арестовывают!
- БабТонь, - подала голос вместо Гарика Женька, наблюдающая искры, вспыхнувшие между Кларой и бригадиром. И ловила себя на удивительной, совершенно несвойственной ей мысли: она завидует. Да-да, завидует той химии, что рождается прямо у нее на глазах, - результат может оказаться прямо противоположным. Арестуют… других.
- И пусть арестовывают! Дойдет до суда – я им всем все скажу! – бушевала Антонина Васильевна. – Вздумали простой народ притеснять, чтоб им пусто было.
- Кхе-кхе! – вставил свои пять копеек Андрей Никитич, обращаясь к бригадиру. – Может быть, вы нам бумагу-то свою покажете, а? А то вдруг никакой бумаги нет, а вы тут устроили.
- Ничего мы не устроили! У меня приказ!
- Что мне его бумага? Бумага-то что? Их сколько хочешь напечатать можно, - прокричала баба Тоня. – Только покажи мне свою бумагу, я тебя ее съесть заставлю, понял? Вызывайте полицию, вяжите нас, а мы свою землю не отдадим! – и неожиданно запела:
- Никто не даст нам избавленья:
Ни бог, ни царь и не герой.
Добьёмся мы освобожденья
Своею собственной рукой.
- Если она не уймется, нам точно придется ей на адвоката сбрасываться, - сказала Женя отцу.
- Можно я не буду? Я монархист! – похохатывала Юлька.
- А это тут причем? – удивилась Женька.
Вместе с ней заговорил и Климов, нарисовавшийся рядом:
- А я – нигилист. Готов бескорыстно помочь домовому сообществу и нейтрализовать нашу активистку. Ждите тут!
И с этими словами Гарик бросился своей широкой грудью на амбразуру.
- Баба Тоня! – зашептал он на ухо госпоже Пищик, с видом заговорщика оглядываясь по сторонам. За ним настороженно наблюдал бригадир. – Есть дело. Отойдем!
- Ни шагу назад! Иначе они и сараюхи оттяпают!
- Пошли, говорю, - настаивал Гарик, - сейчас артиллерия в виде журналистов подтянется. Надо перехватить и переманить на свою сторону.
- Правда? – шатнулась в его сторону баба Тоня, и глаза ее засверкали по-детски чистым счастьем.
- Ну когда я врал! – и подхватив под белы руки бабулю, Климов аккуратненько повел ее в сторонку.
После этого Андрей Никитич, терпеливо дожидавшийся, когда накал страстей хоть немного снизится, поскольку худший враг рационального – эмоции, закатал рукава своей толстовки и подошел к бригадиру.
- А теперь поговорим серьезно, - сказал он, сурово хмуря брови. – Я требую предъявить документы, разрешающие снос нашего забора. Если таковых не имеется, то мы и правда вызываем полицию. Если есть, то обращаемся в суд. При любом раскладе ваша стройка будет заморожена.
