Алигьери Данте
Божественная комедия в цитатах и афоризмах
Всё вниз да вниз по камешкам скользя,
Я человека встретил под горою —
Молчальника, которого нельзя
Расшевелить словесною игрою.
* * *
«Но сам ты кто? И для чего сюда
Спешишь, в обитель скорби, плача, стона?
Зачем с пути к вершине вечных благ
Под золотым сияньем небосклона
Ты вниз свернул, коль сам себе не враг?
Спешить: здесь гибель царствует одна;
Иди за мной, не ожидая худа.
Я выведу – мне эта власть дана —
Тебя сквозь царство вечности отсюда».
* * *
«Спаси меня! – я страстно умолял,
– От бедствий огради меня ужасных,
Влеки в обитель смерти, чтоб познал
Я скорбь теней томящихся, несчастных.
И приведи к священным тем вратам,
Где стережет обитель душ прекрасных
Пресветлый Петр. Я быть желаю там».
Переступив границу зрелых лет,
Я в темный лес забрел и заблудился.
И понял, что назад дороги нет…
* * *
Передо мной внезапно вырос лев.
Назад закинув голову, он гордо
Шел на меня. Я замер, присмирев.
* * *
Смотрел в глаза он яростно и твердо.
Я, словно лист, затрепетал тогда.
А рядом с ним возникла волчья морда.
«Без страха я скольжу над этой бездной, —
Сказала Беатриче, – но, поэт,
Дерзну тебе я дать совет полезный:
Оно и сбросит в пропасть, может статься.
Покуда Небо силы мне дает,
Дурного я могу не опасаться,
И адский жар ступней моих не жжет».
* * *
«И ты, поэт, благословенен будь,
Ты, внявший уговорам девы рая.
Я ожил и с тобой пуститься в путь
Готов, от нетерпения сгорая.
Мне больше не страшна пучина зол…
Веди ж меня, дорог не разбирая…»
Так я сказал – и за певцом пошел.
* * *
«Тень женщины прекрасной заступиться
Посмела за тебя. И с этих пор
Она передо мною, как живая:
Высокий лоб, незамутненный взор.
Как звезды, в душу глянули, сверкая,
Ее глаза, а голос зазвучал,
Как пенье херувимов в царстве Рая».
Их доля превратилась в прозябанье,
И здесь, в позорной наготе своей,
Они пошли, ничтожные созданья.
* * *
«Я должен вас на берег переправить,
Где холод вечный царствует и ночь,
А также – пламя, чтоб не греть, а плавить…
Но ты, – он мне сказал, – ступай-ка прочь!»
* * *
Не сдвинулся я с места. «По иному
Пути ты поплывешь, – добавил он,
– И переправит к берегу другому
* * *
Меня сковал какой-то липкий страх,
Живое тело мелкой дрожью полня,
И, устоять не в силах на ногах,
Я пал на землю, ничего не помня.
«За мною – мир страданий и мучений,
За мною – скорбь и слезы без конца,
Мир падших душ, печальных привидений.
Я – правосудье высшее Творца,
Могущества и воли осознанье,
Творение Небесного Отца,
Воздвигнутое раньше мирозданья.
Бесстрастно я гляжу столетьям вслед.
Ни гнева нет во мне, ни состраданья.
За мной ни для кого надежды нет!..»
«Так знай же: их вина – не преступленье.
Но обошла их Неба благодать,
Поскольку вечным таинством Крещенья
Грехов житейских смыть им не пришлось
И зерна христианского ученья
До них священный ветер не донес.
И вера в души свет не заронила.
Что делать – я и сам в незнанье рос,
В дохристианской тьме, что нас сгубила».
* * *
Я догадался: так бывает светел
Высоких душ укромный островок.
«Учитель мой! Прошу, чтоб ты ответил
И тех назвал, кому всесильный рок
Дал светлую, особую обитель
И в бездну тьмы с другими не увлек!»
«Их слава, – объяснил мне мой спаситель, —
Минуя смерть, дошла до наших дней,
И потому Небесный Вседержитель
Их отличил в обители теней».
Раскатом грома был я пробужден
И от его ударов содрогнулся.
Развеялся тяжелый, смутный сон;
Раскрыв глаза, я в страхе оглянулся,
Пытаясь различить, куда попал,
И в бездну заглянул. И ужаснулся:
Оттуда гул стенаний долетал.
Круг первый Ада нами был пройден,
И во второй – поменьше – мы спускались,
Где никогда не прерывался стон
И муки ни на миг не пресекались.
* * *
И души падших грешников, дрожа,
Ругательствами Бога осыпали,
Ответ за страсть преступную держа,
За блуд и срам, в котором пребывали…
Как стаи птиц, спасаясь от зимы,
Взмывают к небу с криком, так летали,
Верней сказать, метались в царстве тьмы,
Встревоженные тени. В их полете
Надежды нет и не было… И мы
Смутились: вот итог бесчинства плоти..
Елену я увидел здесь: она
Свою отчизну сделала несчастной;
А рядом с ней – великий муж Ахилл,
Раб дружбы верной и любви напрасной;
Парис, Тристан… Вергилий краток был,
Но перечислил мне имен немало.
Их всех сгубил преступной страсти пыл.
«Увы, мой грех – обжорство, бог Маммон.
Перед тобой стоит несчастный Чакко,
Что за чревоугодье осужден
Томиться под дождем в жилище мрака.
На эту казнь за тот же самый грех
Не я один здесь осужден, однако:
Их тысячи, рабов земных утех».
* * *
«Иль ослабеют узы адских сил,
Когда Суда последний день нагрянет?»
«Знай, смертный, – спутник мой заговорил,
Чем ближе к совершенству каждый станет,
Тем ярче в нем добро и злее зло.
Хоть этих жалких грешников не тянет
К добру и совершенству, – не могло
Родиться в них подобное стремленье, —
Но осеняет всякое чело
Надежда на пощаду и прощенье».
Я позабыл про друга и себя:
В тот миг свои зловещие картины
Круг Ада третий мне явил: губя
Всё без разбора, дождь стекал на
льдины;
Его сменяя, черный, крупный град
И грязный снег летели на вершины
Угрюмых скал. Невыносимый смрад
Мешался с тьмой. Там Цербер, зверь опасный,
Рычал в три пасти, кровожадный взгляд
В того вперяя, кто с мольбой напрасной
Тонул в пучине, ужасом гоним.
И цвет зрачков его, кроваво-красный,
Казался жертве пламенем сплошным.
Дрожа огромным безобразным чревом,
Вонзал он когти, злобой одержим,
В плоть грешников стенающих и с гневом
Их кожу на лоскутья разрывал.
