тоннель?
А еще я отчаянно боюсь быть пойманной Волчеком. Он явно не оценит мою тягу к свободе.
Поэтому стою перед чернеющей дырой оконного проема и дрожу, как Красная шапочка перед злым и страшным серым волком. Хотя Шапка, вроде, волка не боялась. Но ее волк по сравнению с моим - просто немытая смердящая дворняга. Мой же, зараза, благоухает и источает такие дьявольские флюиды, что…
Стоп!
Приказываю себе отставить фантазии непотребного содержания и, решительно забравшись на подоконник, сразу бросаю взгляд вправо, на дерево. Его очертание, вопреки ожиданиям, угадывается с трудом. Во сне ночь тоже была безлунной и тьма непроглядной, но дерево я видела отчетливо. Сейчас же мне приходится посидеть некоторое время с закрытыми глазами и вновь вонзиться взглядом в плотную, осязаемую черноту.
От страха внутренности скручиваются в тугой узел, затрудняя дыхание.
"Может, не надо?" мелькает трусливая мысль, но я не позволяю себе на ней задерживаться и, поднявшись, тянусь к мощной ветке.
Дальше все четко по уже виденному и, кажется, навсегда въевшемуся в мозг, сценарию: шаг, второй, обхват широкого ствола, скольжение по нему с уже знакомым звуком, но резкой, нетерпимой, болью в руках, и мягкое, беззвучное приземление. Отжимаюсь от ствола, прилипаю к стене, оглядываюсь и прислушиваюсь. Но я слепа и глуха - бешеный стук сердца перекрывает все посторонние звуки, - и, решив не тратить время, беру курс на темнеющую за освещенной дорожной лентой стену из деревьев.
Но едва ступаю на влажный асфальт, как слышу за спиной тихий, но звенящий злостью голос:
- Сделаешь еще шаг, и я выстрелю тебе в спину. Поверь, я не шучу. И уж точно не промахнусь.
Мгновенно замираю, автоматически отмечая, что Сойер говорит по-русски. Возможно, это чтобы остаться непонятным, на случай, если его кто-то услышит. Ведь увидеть его, а тем более разглядеть наставленный на меня пистолет - если Сойер действительно тычет им в меня, - в такой темнотище практически невозможно, разве что у подглядывающего зрение как у кошки. И только я, замершая на краю дороги прямо под фонарем, отсвечиваю на потеху всем неспящим в столь позднее время.
Не оборачиваясь, делаю шаг назад, чтобы выйти из света, и спрашиваю:
- Разве я здесь не для того, чтобы ты меня защищал?
Мысленно радуюсь тому, что мне удается скрыть дрожь, охватившую меня при первых звуках этого голоса. В моем нет ни намека на то, что творится у меня внутри. И это далеко не только страх. Даже, я бы сказала, совсем не страх, но, к счастью, никто меня об этом не спрашивает.
- Резонное замечание, - спокойно соглашается Волчек, щелкая предохранителем - значит, пистолет-таки был. - Ну хорошо, не в спину, а пониже… в бедро. Уйти ты уже вряд ли сможешь, и увечий никаких.
Я кожей чувствую его взгляд - а, может, дуло пистолета, - и шерсть на мне немедленно встает дыбом. Но одновременно я чувствую и нечто похожее на ликование - я будто рада, что он меня поймал. Словно ждала этого…
Какой бред…
Противоречивое ощущение заставляет меня разозлиться. Я резко поворачиваюсь к нему.
- Да пошел ты!
Сойер делает шаг и оказывается совсем рядом. Между нами, кажется, нет и сантиметра свободного пространства. У меня внутри все обрывается, я едва дышу и чувствую себя полной идиоткой, понимая, что замерла в ожидании, когда он возьмет мою руку. Но он избегает касаний, лишь нелюбезно подтолкнув в сторону дома.
- Можешь послать своего мужа, когда он завтра позвонит. Меня не надо. Если послать не терпится, я дам тебе телефон хоть сейчас. А до тех пор ты сидишь в своей комнате и не высовываешься. Меня достало тебя ловить! - добавляет с прежней злостью.
Сопровождаемая им, я вхожу в темный дом. И его сразу как подменяют.
Если до этого Сойер сохранял видимость спокойствия и обходился без грубости в мой адрес, то, оказавшись вдали от возможных свидетелей, он со мной более не церемонится. Не включая свет, хватает меня за предплечье и тащит по лестнице наверх. Заталкивает в комнату и входит следом.
Застыв посреди комнаты, наблюдаю, как он в два шага подлетает к окну, с силой опускает оставленную открытой оконную створку, отчего она громко стучит, и запирает на ключ замок, предусмотренный для безопасности детей. Мне хочется съязвить, что я уже не ребенок, но остервенение, написанное на его лице и свозящее в каждом его порывистом жесте, велит мне держать язык за зубами.
Он возвращается к двери, обходя меня по кругу, чтобы не коснуться даже случайно, и, остановившись на пороге, не поворачиваясь, роняет мрачно:
- С этого момента будешь сидеть взаперти.
- В смысле? - подскакиваю я и подбегаю к нему, но он захлопывает дверь перед моим носом. - В смысле взаперти? - повторяю, грохнув ладонью по двери.
В ответ тишина.
- Окно запер, теперь дверь. Ты хочешь, чтобы я здесь задохнулась? - я пинаю дверь ногой несколько раз и планирую не останавливаться, пока не добьюсь своего. Зная упрямство моего тюремщика, я настраиваюсь, что упражняться в кикинге мне предстоит до утра. - Сомневаюсь, что тебе позволено так ме…
Фразу я не заканчиваю и, вообще, едва не падаю, потому что дверь вдруг распахивается, и моя нога с размаху пинает воздух. Едва удержав равновесие, я замираю в удивлении - столь быстрой капитуляции не ожидала.
- Будешь буянить, запру в подвале, - заявляет уверенно, но не угрожает, просто обрисовывает перспективы.
Я сразу решаю, что идти на конфликт неразумно, так, реально, можно в подвале оказаться. Лучше попытаться договориться.
- Слушай, Сойер, я накосячила, признаю. Но мне просто осточертело сидеть в этой комнате.
- А как же телевизор? Разве он не должен скрашивать твое заточение?
Я не удерживаюсь и строю гримасу.
- У меня передоз замкнутого пространства, и нужно средство помощнее дурацких шоу, чтобы снять интоксикацию.
Он едва заметно дергает головой в неопределенном жесте.
- Не я тебя сюда определил. Но пока ты по моей охраной ты не сбежишь. Уясни уже, и нам обоим будет проще. Караулить тебя круглые сутки и глаз не спускать я не нанимался. Хотя посмотреть, безусловно, есть на что.
От неожиданного комплимента я икаю, а он подается чуть вперед и шепчет, почти касаясь щетиной моей щеки:
- А, может, ты желаешь спать, пристегнутой ко мне наручниками?
- Заманчивое предложение, - отшатываюсь я, как от чумного.
