такая вредная и шустрая.
– Вера не вредная, – голос Маришки звенит. И мне это не нравится. Каким бы не был ее отец, она должна поддерживать именно его, а не глупую няньку, не сумевшую уследить за ребенком. – А та жаба уродская вредная, с которой ты смеялся. Пусть теперь стирает свой халат, бабка-ежка ведьмячья.
– Нельзя так говорить про взрослых, – тихо стону я, стараясь не поворачивать голову в сторону Макара Семеновича, который сейчас, я уверена, кипит как самовар.
– Ну, почему же? Иногда можно. Маришка, если ты добежишь до машины быстрее чем за пятнадцать секунд, заедем в бургерную, и еще, я куплю тебе упаковку гранатового сока. Он не отстирывается, лучше томатного, – громоподобно хохочет этот несносный тип, которого мне не светит понять никогда. Маришка громко вереща уносится, а этот наглец и не думает засекать время. Он чувствует сейчас, что его жертва, то есть я, в полной его власти. – Вы, Вера, были прекрасны, когда защищали мою дочь. Я даже подумываю увеличить ваш гонорар. Ровно вполовину.
– Надеюсь за это вы не потребуете мою голову на блюдечке?
– Нет, мне нужно от вас кое-что другое, – он буквально выдирает из моих пальцев переноску, из которой тут же раздается мяуканье. – У вас есть красивая ночнушка? Красивая – значит не похожий на танковый чехол кусок тюля. Или вы предпочитаете бязь, а может ситец? С вас станется.
Его насмешливый взгляд мне не нравится. Так смотрят хищники на глупую, загнанную в угол жирную антилопу.
– Я предпочитаю не обсуждать мое нижнее белье с начальником и отцом моей воспитанницы, – фыркаю, как лошадь, сдувая с лица непослушную прядь, снова выбившуюся из прически. – Не старайтесь казаться еще большим козлом, чем есть на самом деле. Больших не бывает уже просто. Я сплю в пижаме. В трикотажной, с розовыми овечками и в носках. Но меня пугает наш разговор. Так что гонорар свой засуньте знаете куда? Этой, томатной выдре в кружевное декольте.
– Да ты мегера. Вера – мегера, – Макар ухмыляется по-волчьи, скалит белые зубы, от чего мои ноги становятся ватными. – Кстати, за козла ты мне ответишь. Я ведь говорил, что ненавижу строптивых толстух.
– А я просила соблюдать субординацию. Вы же не делаете этого? – обреченно блею я, уже понимая, что спать сегодня я не буду. Слишком странные вопросы задает серый волк.
Глава 8
Макар Ярцев
– Вот этот домик, одеяльце с рыбками, тарелочки только такие – тычет маленьким пальчиком Маришка в миски, стоящие на самой верхней полке. Выбор не удивляет меня. Проклятые кошачьи блюдца, ценой в бюджет небольшого африканского государства, разрисованы мультяшными мурлыками в супергеройских плащах и масках.
– Возьмите еще туалетный лоток, наполнитель силиконовый и лопаточку, – вежливо, но настойчиво предлагает продавец, отчего-то Вере. Видимо понимает, что дезориентированный адским, непонятным мне шопингом, я просто взорвусь сейчас. – Вашей дочери нравятся суперкотики? У нас есть прекрасный туалет для вашего питомца. Кстати, ваша девочка просто мамина копия, будто на ксероксе печатали, – улыбается торгаш, желая при помощи дурацкой лести втюхать этой дурынде как можно больше барахла. Я смотрю, как у Веры дергается щека, и милое лицо кривится, словно от пощечины. Странная реакция на подхалимство приставалы.
– Мы не похожи, вы ошиблись, – лепечет толстуха, глядя на меня, будто ища поддержки. – Я просто няня, и не решаю ничего.
– Па, возьмем и туалет, да ведь? – Маришка не видит и не слышит ничего вокруг. Я смотрю на дочь, и пытаюсь развеять морок, вызванный словами придурка-продавца. Где он увидел схожесть? Ну да, волосы у Маришки и Веры одного цвета, глаза, нос пуговицей. На этом одинаковость заканчивается. Просто моя малышка еще совсем ребенок. Ее черты еще не сформированы. Сто раз изменятся.
– Она права – решаю здесь я, вам нужно научиться правильно расставлять приоритеты. Все заверните, – приказываю я, наслаждаясь растерянностью парня. Постукивая платиновой картой по прилавку и с удовольствием наблюдаю, как сейлз-менеджер с интервалом менее чем в секунду сменяет бледность на яркую красноту и бросается упаковывать покупки, в уме подсчитывая процент, который получит за то что впарил нам столько ширпотреба. – Я обещал Маришке бургерную. Вера, вы составите нам компанию, или так и будете симулировать припадки? Да что с вами такое?
– Простите, но гамбургеры не самая лучшая еда для маленькой девочки? – лепечет эта дурища. Выглядит она потерянно и жалко. Шапка эта ее идиотская съехала ей на затылок, и глаза у бабы снова, как у больного пуделя.
– Вы выводите меня из себя. Я голодный и злой. И даже могу проглотить сейчас вредную булку. Вы ведь понимаете, о чем я?
– Папа, ты же не ешь бургеры? – удивленно распахивает глазища Маринка. Черт, а ведь у них и вправду почти одинаковый цвет глаз. У Веры правда радужка чуть темнее, особенно когда она злится. А моя дочь смотрит на мир очами цвета прозрачной морской глади.
– Сегодня я пожалуй отступлю от своих принципов, – подхватываю малышку на руки и выжидающе смотрю на вспыхнувшую няньку. Она поняла мое иносказание. И теперь снова похожа на ощетинившегося иголками ежа. – Так что, Вера? Вы с нами.
– Конечно она с нами, – радостно взвизгивает Маришка. – Вера. Я тебе закажу супер-бургер, только давайте сначала сходим в машину и проверим Всесильного.
– Он спит еще, наверное, – улыбается Вера. Черт, настроение этой женщины меняется как южная погода. – Давай не будем заставлять твоего папу ждать булки. Кстати, будьте внимательны, Макар Семенович, иногда даже об мягкую выпечку можно сломать дорогие зубы.
– Они легко ремонтируются. Но я вас понял, – хмыкаю я. Маришка выворачивается из моих рук, и бежит к няне. Странно, но эта баба единственный человек, которому мой дочь позволяет даже вытереть нос и расчесать непослушные кудри. Сегодня дочь похожа на настоящую девочку, а не на растрепанного беспризорника. Вере удалось заплести ей косу, и надеть на малышку не дурацкий маскарадный костюм, а какое-то невообразимо-розовое вязаное нечто и джинсы в облипку. Я сто лет не видел своего ребенка в таком виде. С тех пор как психолог запретил мне давить на неокрепшую детскую психику авторитетом.
– Очень рада, – фыркает несносная нянька, следя взглядом за Мариной, которая несется впереди нас, петляя между нечастыми
