бы всё-таки была о нём гораздо худшего мнения. Хотя даже так ничего хорошего он всё равно больше не заслуживает.
Я вдруг поняла, что совсем не знаю этого мужчину. Красивый, статный, но какой-то чужой и пустой. Повёлся на красивую попку… Неизвестно ещё, не дурит ли вообще его Анфиса, и не липовая ли у неё беременность. Но это уже будут его проблемы.
— За деньги, мои прошу заметить — спасибо. Весьма благородно, возьми с полки сахарок, — хмыкнула я. — А квартира твоя отправится по тому же адресу, который я назвала ранее. Я поехала. Удачно оставаться.
Я подхватила сумку и уже направилась к выходу, как эмоции вдруг захлестнули меня, стоило лишь обернуться на мужской профиль.
— Ну почему, скажи мне? — сказала я негромко, отпустив сумку, что упала на пол. — Почему ты поступил так со мной? За что? Что я тебе сделала, что ты меня просто унизил, уничтожил и растоптал?
— Надь… — повернулся он ко мне. В его голосе появилась хрипотца. Она всегда появляется, когда он переживает. Богдан тоже переживает? О чём? Ведь это он меня раздавил и предал, а не я — его. — Я правда понимаю, что всё это вышло максимально по-ублюдски. Я не хотел, чтобы так всё было… Чтобы ты узнала обо всём, увидев нас… Это случайность. Мы просто заехали за документами и не собирались здесь…
— Я не хочу это слушать! — закрыла я лицо руками, по которым побежали мои слёзы, бурным потоком хлынувшие из глаз. Понимает он… Если бы ты хоть на час испытал то, что я, твоё сердце бы не выдержало такой боли предательства, Богдан. — Никогда не говори со мной о том, как ты с ней... Но я не понимаю…
Я повернулась на него.
— Чего тебе, скот ты такой, не хватало? — спросила я его. Я очень долго держалась, но всё-таки поддалась истерике…
Богдан не ответил на оскорбления. Лишь стиснул зубы теснее. Ему просто нечего было сказать мне в ответ. Ему всего было достаточно, просто он поступил с нами вот так…
— Я всё для тебя делала, — говорила я ему. — Только для тебя. Слушала во всём. Жила для тебя, жила тобой. Дышала тобой.
— Я знаю… — пробормотал он себе под нос, глядя на свои лакированные дорогущие ботинки.
— Я тебя любила больше, чем себя, — хлюпала я носом. Плечи начало трясти от рыданий. — Я бы никогда тебя не предала, ты слышишь? Никогда не заставила бы тебя страдать вот так… Как же я тебя ненавижу. Я тебя ненавижу! Ненавижу!
Внезапно я покачнулась и едва не упала, от переизбытка эмоций ноги словно подкосились.
— Надя, — не дал мне упасть Богдан, притянув меня к себе за талию, чтобы не упала. — Тебе плохо, что ли? Давай, присядь. Я вызову врача.
— Да катись ты со своим врачом! — пихнула я его что есть сил. От его нового касания только хуже стало… — Не прикасайся, я сказала! Меня от тебя тошнит.
Карие глаза уставились в упор на меня. Едва поборов реальный рвотный позыв, я схватила сумку с пола и устремилась на выход.
— Надя, ну куда ты такая? Ты заболела, что ли? Давай отвезу тебя в клинику.
— Не ходи за мной, предатель, — отвесила я ему уже на пороге. — Забудь обо мне.
Я крепче сжала сумку, быстро обулась, схватила свою шубку и выскочила за дверь.
Закрыла дверь квартиры, в которой теперь буду жить, прислонилась к ней, губу закусив.
Слезы снова душили.
Слушать эти дурацкие оправдания было ещё более оскорбительно и унизительно, чем когда он молчит. Лучше бы и не открывал рта…
Каждое слово как клин в сердце… И ещё, и ещё…
Не собирается он просить прощения! Козёл. А есть за что.
Впрочем, в одном он прав: я всё равно бы не простила, и эти извинения мне ничего не дали бы кроме новой боли.
Меня опять раздирало на части и сердце словно птица в клетке забилось.
Да когда же всё это кончится, чёрт возьми? Сколько ещё недель я буду вот так гореть заживо?
Если бы можно было по заказу, пальчиками щелкнуть и забыть, вычеркнуть.
Стереть память как в фильме-фантастике. Жаль, что такого аппарата просто не существует, а сердце из груди вынуть и жить без него не получится.
Ох, Богдан…
Что же ты со мной сделал? В кого ты превратил меня? Ощущение, словно все пять лет были просто сном или обманом…
Вспомнила его глаза, как он раньше смотрел, говоря без слов, как я ему нравилась. Как его тело само мне доказывало, что симпатия ко мне прямо аж вот такая!
Как он меня называл — жарко до дрожи шептал мне на ушко слова сладкие, целовал, рассказывал, какая у меня кожа бархатная, какое тело вкусное, как ему нравится быть со мной, как он желает меня.
И взгляд сегодня — не безразличный, нет, но он был… с досадой, с жалостью. Словно я помеха в его жизни.
Да, так оно и есть, я — просто помеха.
Бросила сумки в коридоре, не было никаких сил ничего разбирать, зашла в ванную.
Тут уютно, как-то и светло и тепло, пусть и безлико. Зато мне никто не будет капать на мозги, не буду ни от кого выслушивать. Хорошо, что я купила соль для ванны — именно то, что мне нужно.
Надо восстанавливать силы, полежать, подумать. Надо приходить в себя.
Меня разморило в обжигающе горячей воде, соль с ароматом мандарина расслабила.
Выбралась из ванны, когда вода уже почти остыла. Вытерлась полотенцем, которое из квартиры забрала — решила, что имею право взять и постельное, и полотенца, ведь всё это я сама покупала!
Спать легла, чтобы не давать себе страдать и предаваться унынию. Как ни странно, сразу уснула. Видимо, нервы дали о себе знать ослабленным организмом. А природа, как известно, всё равно своё возьмёт.
А утром…
Утром я проснулась в твердой уверенности, что страдать больше не желаю! Хватит. Поныла, Наденька, поплакала, пожалела себя, и будет! Не ты первая и не ты последняя! Переживёшь, дорогая.
Надо жить дальше! И не просто жить!
Мне захотелось… Захотелось доказать Богдану, что я чего-то стою, что я — не домашняя клуша, не способная родить ребенка. Я — женщина! Красивая и умная. Я всего смогу добиться сама!
Да,
