– Не пори чушь! Я просто…
Он просто не может простить мне того, что я знаю о его изъяне. Меня предупреждал психолог о том, что в какой-то момент эта проблема может возникнуть. Парадокс, да. Казалось бы, ты рука об руку проходишь с партнером через, возможно, самое сложное испытание в жизни. Но именно этого он тебе и не может простить…
Юрка сдувается. Я сажусь за стол и дрожащей рукой пишу заявление на перевод. Буквы выходят кривыми, потому что руки дрожат.
– Да, и… Тебе не надо снимать квартиру. Это же твой дом. Мы с Мишей съедем.
Валов принимается спорить, но у меня нет на это сил. Взвалив на плечо сумку, выхожу из его кабинета, осторожно, без лишнего шума прикрываю за собой дверь. Натянутые до предела нервы звенят. Почему-то кажется, что нас слышали все, кому не лень. В каждом взгляде мне чудится злорадство. Все-таки хорошо, что меня переводят… Не думаю, что я могла бы отработать в такой обстановке еще хоть день.
Сажусь в машину. Мне ее купил Юра. Он же настоял, чтобы я получила права. Его приводило в ужас то, что я передвигаюсь пешком. Если бы не это – я бы не попала в аварию, заявлял он. А я говорила, что та авария – лучшее, что со мной случилось, ведь она привела к нашей встрече.
Затыкаю ладонью рот, чтобы заглушить рвущиеся наружу всхлипы. Вдох-выдох. Тинь-тилинь…
«Я вызвал тебе такси. Не вздумай садиться за руль в таком состоянии».
Хороший парень Юра. Заботливый. Истерично расхохотавшись, стираю слезы и выезжаю со стоянки. Медлить нельзя. У меня триллион дел. И что-то надо решать с жильем. Помню, Вера в одном из наших разговоров упоминала, что у нее где-то в городе есть квартира, доставшаяся от родителей. Я еще спросила, чего она ее не продаст. А Вера отмахнулась, мол, мало ли, вдруг развестись надумает, и стрельнула глазами в Шведова. Может, позвонить? Так ей сейчас не до этого. Звякнуть, конечно, можно, но так, просто поболтать. Захочет – расскажет про операцию, а нет – так нет. Но тогда мне придется рассказывать о том, что происходит у нас с Юркой. Не решив ничего определенного, паркуюсь у дома… свекров. Дверь распахивается, стоит мне открыть сумку, чтобы достать ключи.
– Юрочка, она дома… Да-да, не волнуйся. Вот уже заходит, – отчитывается свекровь в телефон.
Юркино волнение превращает мою решимость в кисель. Стоит только представить, что где-то там он ходит из угла в угол, переживая о том, как я добралась, и все… Все. Будто ничего плохого и не было. А оно было! Всхлипываю…
– Ох, Эля.
Свекровь меня обнимает. Гладит по полосам. Мишка испуганно таращится на меня из гостиной.
– Спасибо, что забрали Мишку. Я… сейчас… сейчас соберу.
– Что соберешь?
– Наши вещи. Юра сказал, что хочет пожить отдельно. Будет неправильно выгонять его из дома.
Ох, даже не знаю, откуда у меня берутся силы это все озвучить. А свекровь как будто и не удивляется моим словам. Значит, Юрка уже предупредил родителей? Лихо.
– Ну что ты за глупости говоришь, Эля? Ваш с Мишей дом здесь! Мы вас никуда не отпустим, слышишь? Не выдумывай.
– Не хочу навязываться, – отрезаю я и с решимостью, которой на самом деле во мне нет и близко, иду наверх. И даже достаю чемодан, и даже начинаю складывать в него какие-то вещи. Не уверена, что беру самое нужное, ведь из-за слез я вообще ни черта не вижу, но главное ведь – сам факт. А потом упираюсь лбом в стену и начинаю взахлеб рыдать.
– Элька, прекращай рвать душу! Ишь, чего придумала. Все… Все, малыш, доченька, вытирай нос и иди уже… не знаю, прими ванну.
– Но…
– Ни о каком навязывании речь не идет! Это твой дом, Эльвира. Вопрос закрыт. А Юрка никуда не денется, соберет мозги в кучу и явится, – раздается откуда-то сверху решительный голос свекра.
И я с облегчением сдаюсь. Потому что, ну правда, куда мне идти? Потому что если я уйду, трещина между нами с мужем станет такой явной, что уже не получится притворяться, будто ее нет. Потому что это и правда мой дом. А даже если и нет, я сейчас не в том состоянии, чтобы смириться с обратным и не умереть от боли.
Я принимаю ванну и, немного придя в себя, спускаюсь вниз, чтобы побыть хоть немного с сыном. Взгляд цепляется за небольшой чемодан, с которым Юрка обычно ездил в командировки. Может, конечно, это и мой дом, может, Юрка и разочаровал родителей, но он их сын. И они будут на его стороне в любом случае. Интересно, когда Любовь Павловна собирала Юре вещи на смену? Когда я была в ванной? Так глупо, что они вынуждены прятаться.
Даю себе обещание съехать, если через неделю Юра не вернется. Пусть это не укладывается в мозгу, у меня есть еще семь дней, чтобы как-то научиться жить с этой мыслью и придумать какой-нибудь план. Телефон звонит, когда я уже одним глазом дремлю. Пятс? А этому еще что надо?
– Доброй ночи, Матиас.
– Хера с два она добрая, – бурчит тот.
– Если ты хотел, чтобы я напряглась, у тебя получилось. Выкладывай.
– Объявился ваш донор.
ГЛАВА 13
ГЛАВА 13
У меня все внутри обрывается. Низом живота идет холодок…
– В каком смысле? Что значит «объявился»? – сиплю я, выпутываясь из одеяла.
– В прямом, Эль, в пря-мом.
– И что теперь?
– Теперь, Эль, он хочет увидеть ребенка.
Отбросив плед, подскакиваю на ноги. До боли вжимаю телефон в ухо, а в нем, как в ракушке, шумит.
– Постой. Нет. Это же бред какой-то. Какого ребенка?! Откуда он вообще про него узнал?!
– От нас, ясное дело. Мы не могли не поставить его в известность.
– Но зачем, боже мой?!
– Затем, что такой порядок! Эль, ну ты-то сама врач, должна понимать, что не получится спустить такой проеб на тормозах.
Да. Наверное. Погрязнув в своих проблемах, я совершенно упустила из виду, что у медали две стороны. Растерянно отвожу с лица волосы. Ужас сковывает затылок и стекает мерзкой дрожью по позвоночнику.
– Почему тогда он только сейчас созрел? – задаю я резонный вопрос.
– Созрел, как только узнал. Мы к нему обратились недавно, после того как закончили внутреннее расследование. Чтобы идти к чуваку с повинной, нам надо было выяснить, как вообще это стало возможно, учитывая, что по идее такие ошибки полностью исключены.
Я киваю сама себе. В словах Пятса, конечно, есть смысл. Но мне от этого не легче. Меряя шагами спальню, я отчаянно перетряхиваю в голове все, что помню касательно своих законных прав.
– Ясно. Но я же могу отказать ему, так?
– В теории – конечно. По документам Миша ему никто.
– А на практике?
– Нет такой практики, – тяжело вздыхает Пятс. – В этом вся и проблема. У нас вообще нет понимания, как это разруливать, Эля. Точнее, в теории...
– Да?
– В теории он может обратиться в суд с иском об установлении отцовства.
– Зачем? Объясни, зачем? Я не понимаю. Ты же сказал, что он просто сдал сперму на хранение! Зачем ему ребенок не пойми от кого?!
– Откуда мне знать? Да и какая разница? Важен сам факт. Если дело дойдет до суда, мы вообще не знаем, как суд будет его рассматривать, и на что опираться в своем решении. Ну не было таких прецедентов, ты пойми! Не было! Я могу только догадываться, что первым делом в иске к клинике чувак потребует раскрыть данные матери и ребенка, а потом нагрянет с иском и к вам. Ну, или вы по-хорошему все решите.
– Погоди-погоди! То есть он даже не знает, кто мы?!
– Алё, Эль! Это медицинская тайна вообще-то. Я могу вас состыковать только по обоюдному согласию.
– Ну, тогда все просто. Моего согласия ты не получишь, – замечаю я, взволнованно облизав губы.
– В принципе я об этом догадывался. Но не спросить не мог.
– Я слышу осуждение в твоем голосе? К чему бы это? – брызжу ядом.
– Сам не знаю. Допускаю, что дело в мужской солидарности. Донор… Он… Ладно, я не имею права рассказывать, но у него тоже сложная ситуация. И тот материал был важен.
– Ты же не хочешь сказать, что он больше не может иметь детей, или что-то такое?
