она все расскажет. Соню болезненно кольнуло.
Она опустилась под дверь, обхватила руками колени и начала плакать так сильно, как она еще никогда не плакала.
Ермолай стоял на веранде, сигарета в руке, выдыхая клубы дыма. Поодаль, в кресле, сидел Андрей, чьи умные глаза сверкали в разнообразных думах. Максим подошел к веранде, остановившись рядом со своим рыжим другом. Тот молча протянул ему зажигалку.
— Жаль девочку, жизни толком не узнала, а она уже заканчивается, — начал разговор он.
Мрачно глядя вперед, Максим ничего не ответил.
— Нужно было включать голову, — вмешался Андрей со своего места. — Ее никто не заставлял, она сама пошла на это. Человек должен отвечать за свои поступки, иначе не будет ни порядка, ни справедливости в мире.
— Если подходить к этому так сухо и цинично, можно быстро его уничтожить, — возразил Ермолай.
Максим выдохнул так громко, что они оба прекратили спор. Андрей встал, поправил очки и направился внутрь, добавив:
— Максим Викторович, я лично гарантирую, что эти люди будут найдены. Девушке не потребуется участвовать. У нас есть достаточно улик из машины, чтобы найти тех, кто покушался на вас. Извините за задержку в расследовании.
Дверь закрылась за ним, а Ермолай выпустил клуб дыма.
— Что будешь делать? — спросил он.
— Для начала избавлюсь от нее.
В ответ последовал смех, и Максим взглянул на друга с вопросительно.
— Ты этого не сделаешь, — с полной уверенностью заявил Ермолай.
— Это еще почему? — процедил Макс высокомерно.
— Хотя бы потому, что ты так ответил мне сейчас.
Максим фыркнул и приложил сигарету к губам.
— Не понимаю, о чем ты.
— Все ты понимаешь, поэтому и взбешен так, — улыбаясь, ответил Ермолай. — Брось, Макс. Если бы это была обычная проститутка, с которой ты спишь, ты бы уже приказал Кастету увезти ее в лес и избавиться от нее.
Максим не глядел на зеленые глаза, сверкающие в его сторону. Он посмотрел на Кастета, который стоял у ворот, отдавая приказания охране.
— Чушь.
— Ты впервые привез девушку домой, не убил ее, зная, что она причастна к покушению. Сколько ты мучил ее, Макс? День, два, три? Мучил, но не отпускал. Кулак Кастета выжал бы из нее информацию за пару минут, но ты приказал своим людям разбираться самим, — Ермолай взял паузу. — И сейчас она все еще здесь, в твоем доме, в твоей спальне, сидит и ждет решения от страшного, жестокого мужика, который угрожал ей всякими ужасами, но на самом деле пытается доказать себе, что не испытывает никаких чувств. — после недолго молчания. — Разве похоже на чушь? Скорее ты хочешь завладеть перелетной птичкой.
Максим грозно посмотрел на друга. Редко он направлял свой гнев на Ермолая — давнего друга семьи, которого считал старшим братом, кто сделал много для него и его матери. Проницательный, знающий Максима как никто, Ермолай не рассердился и не обиделся, а лишь убедился в правдивости своих слов.
— Она одна, Макс, а ты — невыносимый тип, — произнес он по-отечески. — Ты был избалован с детства. Отец сделал все, чтобы его сына боялись и поклонялись. Ты вырос властным, жестоким и упрямым, не знающим отказов и настоящей жизни, в которой есть чувства, эмоции. И впервые за двадцать девять лет ты начал что-то чувствовать — ты разозлился на женщину! А ты их даже за людей не считал. Поэтому не будь идиотом. Что бы она ни сделала, не позволяй ей уйти, не выгоняй, не продавай. Эта девочка — твоя последняя надежда стать человеком. Уж поверь, я знаю о чем говорю.
— Ты значит считаешь, что я не человек?
Ермолай выкинул сигарету, выпрямился и встретил взгляд Максима.
— Тебе было девятнадцать, когда ты перестрелял весь бар на Гоа. Что ты делаешь сейчас — мне неизвестно, но не думай, что я не знаю про миллиарды, капающие тебе на счет от разных бизнесменов, у которых в последние время почему-то начались проблемы с делами. До сегодняшнего дня я думал, что ты психопат, пока ты увидел твои глаза во время ее рассказа.
Ермолай ушел, а лицо Максима оставалось непроницаемым и угрожающим. Он потушил сигарету о дерево и вернулся в дом.
Соня
Я сидела, обхватив себя руками, погруженная в мрак позднего вечера. Сквозь окно я наблюдала, как уезжает странный мужчина с рыжими волосами и огромным шрамом на лице. Он, кажется, был добр ко мне…
Постепенно уехали еще две-три машины, и во дворе остались лишь три охранника, обмениваясь иногда парой тройкой слов. Внезапно я услышала шаги, и дверь распахнулась. Максим вошел, направив на меня странный и непонятный взгляд.
Сердце бешено колотилось, а ладони стали влажными. Я не заметила, как вжалась в диван.
— Я не хотела, чтобы тебя убили, — проговорила отчаянно. — Пожалуйста, отправь меня куда-нибудь далеко. У меня нет ни денег, ни связей, ни желания вернуться и воевать с тобой. Дай мне уйти, я никогда тебя не побеспокою.
Он молчал, изучающе скользя взглядом по мне. Глядя на его красивое, но холодное лицо, я мучила себя за свое молчание. Неужели, если бы я рассказала, все было бы иначе? Может быть, в его глазах не горела бы так яркая ненависть, как сейчас?
Такие девушки, как я, не пересекаются с такими, как он. Наши миры ни за что не переплелись бы, если бы не случайность, мне представился такой шанс! Его взгляд становился горячим, особенно когда он смотрел на меня, перекрестив руки, выглядя надменно и властно. Но теперь все было уже кончено.
— Хочешь сказать, что я должен отпустить тебя без последствий? — спросил он, опершись плечом о дверной косяк.
— Нет… Можешь придумать какое-то наказание, — быстро бормотала я. — Вот только…
— Вот только тебе нечего мне предложить, — перебил ее.
Я замолчала, чувствуя его раздражение. Соглашаться не хотелось, но правда была на его стороне. Деньги, которые у меня есть, для него ничто.
— Собирайся. Тебе принесут одежду.
Он вышел, оставив меня в разрастающейся тревоге. Куда мы поедем? Что он задумал? Почему ничего не сказал?
Через пятнадцать минут я вышла во двор. Охранник проводил меня до черного внедорожника. Садясь в машину, я строила в голове миллион предположений. Максим не сел за руль. Он сидел рядом со мной и за всю поездку не произнес ни слова. Водитель тоже молчал. Я заметила, что сжимаю кулаки с такой силой, что кончики пальцев стали белесыми.
Мы въехали в город, в неизвестную его часть. Старые дома мелькали перед глазами, узкие переулки чернели между ними, подростки курили
