я снимаю с него носок и повторяю то же самое с другой ногой.
— Хорошая девочка, — говорит он. — Я немного разочарован. Думал, что хотя бы раз ударю тебя по лицу за отказ.
Он встает.
— Брюки. — Он улыбается и поясняет: — Все. Всю одежду. Снимай.
Я угрюмо смотрю на него, замечая, как его член сильно прижимается к материалу джинсов. Большой. Если он заставит меня сосать это, я откушу эту хрень, даже если он меня за это убьет. Это того стоило бы. Я тяну уже расстегнутые штаны, избегая его эрекции и протягивая ткань мимо. Как только они оказываются у него на коленях, я проделываю то же самое с его боксерскими шортами и внезапно оказываюсь лицом к лицу с его яростным твердым членом. Я отшатываюсь назад, меня снова начинает тошнить.
Моя реакция вызывает у него глубокий смех.
— На кровать. На спину. Сейчас. Или я засуну это тебе так глубоко в глотку, что он вылезет с другого конца.
Я сажусь на край кровати как можно дальше и поднимаю ноги вверх. Могу выдержать удары руками и ногами, прикосновения и боль, но не могу вынести мысли о том, что он изнасилует меня в рот. Не сегодня. Я также прекрасно осознаю электрошокер, который лежит на кровати рядом с ним, и как сильно я хочу не дать ему повода снова использовать его против меня. В последний раз, когда он это сделал, я почувствовала, что умру, и не безболезненной, восхитительной смертью во сне, как от горячего укола героина. Это было чертовски ужасно, и я сделаю почти все, чтобы избежать повторного шока. Я лежу посередине кровати, опершись на жесткие локти, не выпуская его из виду. Грубая кожа жилета болезненно задевает мои соски, и я остаюсь как можно более неподвижной, чтобы избавиться от неприятного чувства, которое оно вызывает в моем животе.
Он наклоняется и выуживает что-то из джинсов. Заползая на кровать, он оседлал меня, его твердость болезненно прижимается к моему бедру. Обматывает что-то вокруг моей руки, и я смотрю вниз и вижу, что это шелковый галстук.
«Наверное, тот же самый, который он носил на похоронах», — думаю я про себя. Это заставляет меня чувствовать себя немного лучше. Пока я не вспомню его план трахать меня, пока я не заменю его мертвых сыновей.
Теперь я снова чувствую себя дерьмом.
Он достает шприц и вводит его в мою вену, оттягивая назад так, что моя кровь течет в шприц, смешиваясь с прозрачной жидкостью, образуя опасное красноватое облако нирваны. Я чувствую, как напрягаюсь в ожидании этого удара, и отчаяние охватывает меня, когда я понимаю, насколько затягивает это дерьмо. Я уже с нетерпением жду этого, глядя сквозь иглу, даже не заботясь о том, что она может меня убить. Я уже в шаге от зависимости от этого дерьма.
И мне все равно. Я просто хочу, чтобы он поторопился, нажал чертов поршень вниз и позволил мне принять лекарство.
Иисус. Я даже думаю, как наркоман, говоря те же слова. Моя мать была бы так горда.
Я смотрю на шприц, свисающий из моей руки, а Дорнан кладет руку между моих ног.
— Что, ты не рада меня видеть? — говорит он с ухмылкой, поскольку его рука явно не чувствует влаги.
Подношу другую руку к шприцу, нагло пытаясь схватить его, чтобы ввести что-нибудь хорошее и, хотя бы сделать это немного более терпимым, но Дорнан шлепает меня, будто я ребенок, засунувший руку в банку с печеньем.
— Услуга за услугу, детка, — говорит он, сплевывая на ладонь и растирая слюну между моими ногами. ― Quid pro quo.
— Я знаю, что означает quid pro quo, — говорю я, внезапно раздражаясь. — Я не чертова идиотка.
Он смеется, с силой входя в меня. Я на мгновение зажмуриваюсь. Я не готова, и это больно.
— Ты сегодня особенно напряжена, — говорит он, двигаясь грубо и ускоряя темп. — Мне это нравится».
Я закатываю глаза.
— По-моему, это называется «сухая», — резко отвечаю я. — То есть вообще не возбуждена. Ты мне противен.
Он ухмыляется, врезаясь в меня сильнее, заставляя меня вскрикнуть.
— Ты уверена в этом?
Я смотрю в потолок. Грустно, измученно и оцепенело.
— Ага.
— Ну, я собираюсь кончить, — говорит он, распахивая кожаный жилет на мне и сжимая мою грудь.
— Я знаю, — отвечаю я медленно, будто он идиот. В ответ он обхватывает мою шею пальцами и крепко сжимает.
— Скажи мне, что ты моя, — внезапно шепчет он, двигаясь быстрее. — Ты моя, ты это знаешь, да?
Я хмурюсь, глядя на него с шоком и отвращением, задыхаясь.
— Ты принадлежишь мне, — говорит он сквозь стиснутые зубы. — Скажи это и получишь награду.
Он кладет руку на шприц, все еще полный и сверкающий, свисающий из моей руки. На самом деле он не сверкает, но в моей голове да.
— Я твоя, — безучастно говорю я, облизывая губы и наблюдая, как движутся его пальцы.
— Хорошая девочка, — говорит он.
Я тяжело сглатываю и стону, когда он нажимает на поршень шприца, наполняя мое тело чем-то лучшим, чем лучший оргазм, который кто-либо я могла испытать. Лучше, чем самый чертов солнечный день. Лучше, чем первая любовь, поцелуи в лоб и радуга.
Лучше, чем что-либо.
Блаженство.
— Скажи мне еще раз, кому ты принадлежишь.
Его голос внезапно становится далеким, и он заставляет меня открыть один глаз, заставляя меня смотреть на него, пока я взлетаю вверх по своим зефирным венам.
— Скажи это, — требует он на этот раз громче.
Я хихикаю, наркотики пробираются сквозь мои конечности, такие тяжелые и мягкие одновременно. Я словно перышко, парящее в эфире.
— Я чертовски ненавижу тебя, — шепчу, истерически хихикая, когда он впивается пальцами в мою плоть, кричу, когда кончает, когда он наполняет меня своей ненавистью. — Ты никогда не будешь владеть мной, кусок дерьма.
Мгновение спустя, когда он закончил, он ударил меня по лицу так сильно, что я увидел звезды.
Хотя это только заставляет меня смеяться сильнее.
Я думаю, что схожу с ума.
Но мне уже все равно.
На следующее утро у меня синяк на скуле и впечатляющий след на руке от иглы с героином, которую Дорнан воткнул не очень осторожно. Меня будит открывающаяся дверь, и я заставляю себя сесть как раз вовремя, чтобы увидеть Дорнана, стоящего в дверном проеме с хитрой ухмылкой, и держащего в одной руке тарелку яичницы с беконом.
Похоже, он собирается ворваться и убить меня, что не очень-то обнадеживает. Я откидываюсь
