за любой жест в твою сторону чуть ли не ноги готова целовать. Как собачка, которую подобрали на улице в плохую погоду. Она готова даже пинки от хозяина терпеть, а потом снова подползать на пузе, в которое пнули, вилять хвостом и ластиться. Мужчины таких чувствуют. Мало того, они на таких охотно женятся. А потом пинают всю жизнь. Ты посмотри на жертв семейного насилия – да вы же, девочки, все как под копирку. Считаете себя недостойными никого лучшего. Недостаточно красивыми, недостаточно умными, недостаточно молодыми. Соглашаетесь на первого, кто на вас посмотрел, а потом до смерти боитесь его потерять. Ну скажи мне, что я неправа? Где ты с ним познакомилась и когда? Когда твоя… когда Марианна умерла?
Она убрала руку от рта Алены, давая ей возможность ответить. Вот только девушке было нечего сказать, потому что слова Изабеллы попали ей в сердце, и она отчаянно боролась со слезами, предательски выступающими на глазах. Ей не хотелось, чтобы Изабелла их видела. А та наверняка все заметила, но сделала вид, что слезы внучки ускользнули от ее пытливого взгляда. Дала ей спасти свою гордость.
– Пойдем. Мне надо тебе что-то показать. Пора Графине вернуться.
* * *
Алена онемела от восхищения. Мысли жужжали в голове пчелиным роем – но как, откуда? Кто же Изабелла такая? Кем был ее муж? Как и из-за чего ее мама отказалась от такой жизни и решила провести ее в нужде и одиночестве? Чем же ей так насолила Изабелла?
Перебирая один наряд за другим и рассматривая этикетки, Алена не могла сдержать дрожь в руках: Ив Сен-Лоран, Шанель, Кристиан Диор. В глазах двоилось, Алена не верила собственным глазам.
– Конечно, сейчас это все старье, – вздохнула Изабелла.
– Старье? – голос Алены возмущенно дрогнул. – Да это же винтаж!
– Винтаж – наряды твоей прабабушки, а это просто старомодная дорогая одежда, – пожала плечами Изабелла. – Но я знала, что тебе понравится, вполне вписывается в твой образ и характер.
– Какой еще образ и характер?
– Неужели так необходимо пояснять очевидное? Ты же словно выпала из семидесятых-восьмидесятых, времен моей юности. И ничего ты с этим не сделаешь. Даже если тебя обрядить в самые современные наряды, ты все равно будешь выглядеть как музейный экспонат.
– Что значит «музейный экспонат»? – внезапно Алене стало обидно. Ведь сама она была уверена, что нашла свой стиль. Такой милой Аленушки – мечтательницы из небольшого городка. Платья с цветами, длинные светлые волосы, нетронутая солнцем кожа…
– То и значит, – перебила ее размышления Изабелла. – Понимаешь, с современностью и актуальностью, а также со способностью оставаться вне времени нужно родиться. Это в жестах, взгляде, улыбке, умении кокетничать. А ты же чистый Буратино!
– Что? – задохнулась от возмущения Алена.
– Еще и глухая, – припечатала ее Изабелла. – Но мыне будем бороться с нашими слабостями, мы будем превращать их в достоинства.
Изабелла повернулась к еще одному шкафу, который занимал четверть ее гардеробной, и извлекла из него вешалки с чем-то более напоминавшим театральные костюмы.
– Что это?
– Наследство твоей прабабушки. Мои родители иммигрировали в Советский Союз в 1939 году из Испании вместе с бабушкой. Она и прихватила напоследок несколько парадно-выходных нарядов, которые здесь ей, понятное дело, не пригодились, – вздохнула Изабелла. – Теперь они твои. Делай, что хочешь. Можешь их распороть и объединить с тем шмотьем, что я тебе дала…
– Шмотьем? – Алена снова задохнулась, но в этот раз от возмущения. – Да что вы за человек такой, что такой раритет называете шмотьем?
– Все зависит от ценности, которую люди определяют для одного и того же предмета. Для кого-то это раритет, а для кого-то просто одежда, наследие семьи. К тому же я не предлагаю тебе все это уничтожить. Я видела твои эскизы, девочка, они талантливы. Да и у тебя рука не поднимется навредить тому, что ты считаешь ценным. Так что дерзай. Даю тебе десять дней, чтобы соорудить что-нибудь достойное и привлекающее внимание. А я пока подниму старые связи. Уверена, что Барышников твой в деда пошел, наверняка играет по-тихому. Я детально изучила его коллекцию – по крайней мере, ту часть, которую онпоказывает публике. И скажу тебе, что вряд ли он купил ее в магазине на распродаже. Некоторые вещи можно приобрести только в определенных кругах. На сеансах карточной игры, к примеру.
– Я не понимаю, о чем вы, – Алена прижимала к груди черное кружевное платье, принадлежавшее ее прабабушке, и у нее дрожали руки. Подумать только – у нее была прабабушка испанка! Кто бы мог предположить? В самой Алене ничто не выдавало испанских корней, а вот Изабелла, если посмотреть на нее, зная о ее происхождении, вполне себе тянула на дочь Иберии. Почему Алена сразу не догадалась? Даже само имя намекало…
– А почему десять дней? – опомнилась Алена.
– Потому что сегодня среда, – загадочно пояснила Изабелла.
В этот раз Алене удалось справиться с дурацким вопросом, рвущимся наружу. Она лишь приподняла бровь, и Изабелла одобряюще кивнула:
– Молодец, обучаема. Сеансы карточной игры обычно проходят по воскресеньям. Сегодня и завтра я обзвоню старые связи и узнаю, где бывает твой Александр.
– Но я не умею играть в карты! – воскликнула Алена.
Изабелла на секунду задумалась, а потом кивнула:
– Я в курсе. Мне понадобится несколько дней, чтобы объяснить тебе, как играют в покер. И еще неделя, чтобы отработать твой «покерфейс».
Следующая неделя была для Алены сущим кошмаром. На работе ее гоняли с утра до вечера – подготовка к созданию коллекции «осень-зима» шла полным ходом, Барышников нервничал, Ларусик лютовала, Глаша и Луша хранили скорбное молчание, в сотый раз переделывая эскизы. Но было и несколько светлых моментов – эскизы украшений, предложенные Аленой, понравились руководству, и их приняли. Алена надеялась, что Барышников захочет познакомиться с талантом, предложившим столь удачные идеи, но тот не удосужился снизойти до личной аудиенции.
Каролина же проводила в его кабинете иногда больше времени, чем он сам. Девушка каждый день приезжала на примерки и изводила дизайнеров, работавших над ее нарядом. Были у нее претензии и к организации процесса. Больше всего доставалось монументальному Ларусику. Однажды Алена застала ту в слезах в туалете.
– Что случилось? – превозмогая страх перед Ларусиком, спросила Алена. Женщина закрывала рот рукой, чтобы ее рыдания не были слышны, и одновременно пыталась умыться, чтобы придать лицу нормальный цвет.
Вместо ответа та лишь покачала головой и, отняв руку ото рта, сделала судорожный вдох. Затем открыла кран на полную мощность и плеснула себе в лицо холодной водой.
– Это Каролина? – тихо предположила Алена.
– Тебе какая печаль? – огрызнулась Ларусик.
Атмосферу в офисе нельзя было назвать дружеской. Больше всего она напоминала слет параноиков, где каждый боится лишний раз что-то сказать, чтобы не быть услышанным другими. Алену это неимоверно угнетало.
Спасалась она лишь тем, что
