— Неужели ты это серьезно? А как ты думаешь, кто-нибудь в это поверит? Ты думаешь, никто об этом не узнает? Все будут знать.
И обсуждать. На тебя будут пальцем показывать — и на нас заодно. Ты опозорила всю семью.
— Тогда чего ты от меня хочешь, папа? — спросила она тихо. Слезы текли по ее щекам ручьями. Этот разговор оказался более тяжелым, чем Мэрибет могла предположить. Простого решения проблемы, устраивающего всех, она найти не могла. — Что я должна делать?
Я не могу исправить свою ошибку. Я не знаю, что делать дальше. Я не знаю, как выйти из этого положения.
Она жалобно всхлипывала, но отец даже не смотрел в ее сторону. Казалось, он превратился в айсберг.
— По крайней мере ты должна отказаться от ребенка, когда он родится.
— Я должна буду жить в монастыре? — спросила Мэрибет, в глубине души надеясь на то, что отец разрешит ей оставаться дома.
Перспектива жизни среди унылых монахинь, вдали от семьи, приводила ее в ужас. Но если он прикажет ей уехать, она не посмеет его ослушаться.
— Ты не можешь оставаться дома, — жестко сказал отец, — и растить ребенка самой я тебе не позволю. Ты отправишься в монастырь Сестер Милосердия, родишь, отдашь им ребенка и только тогда вернешься домой.
И он нанес дочери последний удар:
— Чтоб ноги твоей не было в моем доме, пока ты не избавишься от этого ублюдка. И я не хочу, чтобы ты виделась с матерью и сестрой.
На мгновение Мэрибет показалось, что он хочет убить ее этими словами. Неужели родной человек может быть таким безжалостным?
— Ты оскорбила и нас всех, и саму себя. Ты нанесла удар своему достоинству и достоинству семьи. Ты не оправдала нашего доверия.
Ты опозорила и нас, и себя, Мэрибет. Помни об этом всегда.
— Почему ты считаешь, что то, что я сделала, — так ужасно? Я никогда не лгала тебе, я никогда не причиняла тебе боли, я не предавала тебя. Я просто поступила очень легкомысленно. Оступилась один раз. И ты видишь, что теперь со мной из-за этого происходит. Разве этого наказания недостаточно? Я не могу избавиться от того, что совершила. Теперь я должна как-то жить с этим. Я вынуждена буду отказаться от собственного ребенка. Разве этого мало? Разве я уже не наказана?
— Это твое дело — и Бога. Не я тебя наказываю, а он, — отрезал Берт Робертсон.
— Ты мой отец, и ты хочешь отослать меня отсюда. Ты говоришь, что не хочешь меня видеть до тех пор, пока я не вернусь сюда без ребенка… ты запрещаешь мне видеться с мамой и Ноэль. Разве это не жестоко?
Мэрибет знала, что мама не будет противоречить мужу. Она была слаба, не умела сама принимать решения и находилась полностью под его властью. Все они выставляли ее за дверь — как это уже сделал Пол. Теперь она осталась совершенно одна лицом к лицу с ожидавшими ее тяжелыми испытаниями.
— Мама вольна делать то, что ей нравится, — неубедительно ответил отец.
— Ей нравится делать то, что устраивает тебя, — вызывающе сказала Мэрибет, разозлив отца еще больше, — и тебе это прекрасно известно, папа.
— Мне известно только то, что ты всех нас опозорила, негодная девчонка! И не думай, что я позволю тебе поступать, как тебе заблагорассудится, обесчестить всю семью и принести в наш дом своего ублюдка. Не жди от меня ничего, Мэрибет, пока ты не расплатишься за свои грехи и не разберешься со своим будущим сама. Если ты не хочешь выйти замуж за того, кто тебя совратил, а он не хочет на тебе жениться, то я не могу ничем тебе помочь.
Берт Робертсон вышел из гостиной, громко хлопнув дверью.
У Мэрибет даже не было сил, чтобы подняться в свою комнату.
В тот же вечер отец позвонил гинекологу, у которого Мэрибет была на приеме, и в монастырь. На кров, еду и карманные расходы в течение шести месяцев, а также на помощь при родах требовалось восемьсот долларов. Говорившая с мистером Робертсоном монахиня заверила его в том, что за его дочерью будет хороший уход, что роды будут приняты в монастырском лазарете акушеркой и врачом. Ребенка передадут в достойную семью, а его дочь вернется домой в целости и сохранности через неделю после родов, если не будет никаких осложнений.
Отец дал свое согласие и с каменным лицом протянул Мэрибет конверт с хрустящими купюрами. Плачущая мама к тому моменту уже ретировалась в спальню.
— Видишь, как мать страдает из-за тебя, — с осуждением в голосе сказал отец, полностью исключая хотя бы малейшую свою роль в этих страданиях. — Я запрещаю тебе говорить об этом Ноэль. Ты уезжаешь — это все, что она должна знать. Ты вернешься через шесть месяцев. Завтра утром я сам отвезу тебя в монастырь. Собирайся, Мэрибет.
По его тону она поняла, что он не шутит, и похолодела. Несмотря на непростые отношения с отцом, это был ее дом, ее семья, ее родители, а теперь она становилась для них изгоем.
Никто не поможет ей пережить этот невероятно трудный период.
Мэрибет подумала о том, что она могла бы быть более настойчивой с Полом, чтобы он хотя бы помог ей… или даже женился на ней, а не на Дебби. Но теперь было уже поздно. Отец приказал ей уехать, чтобы уже на следующее утро и ноги его дочери не было в доме.
— А как я объясню это Ноэль? — выдавила Мэрибет. Тяжелее всего ей было расставаться с младшей сестрой.
— Скажи ей, что ты едешь учиться в другую школу. Придумай что угодно, только не говори ей правду, — раздраженно бросил отец. — Она слишком мала для этого.
Совершенно оглушенная, Мэрибет в ответ только кивнула, не в силах вымолвить ни слова.
Потом она поднялась в комнату, которую делила с сестрой, и, стараясь не смотреть в глаза Ноэль, достала свой единственный чемодан. Она взяла с собой очень немного вещей — рубашки, брюки, несколько платьев, которые еще какое-то время она сможет носить. Мэрибет надеялась на то, что монахини дадут ей какую-нибудь одежду — ведь совсем скоро на нее перестанет налезать что бы то ни было.
— Что ты делаешь? — с явным беспокойством спросила Ноэль.
Она пыталась подслушать разговор родителей с сестрой, но никак не могла понять, о чем они так спорят. Когда Мэрибет повернулась лицом к своей младшей сестре, она выглядела так, будто кто-то умер.
— Я на некоторое время уезжаю, — печально ответила она, судорожно пытаясь придумать какую-нибудь убедительную ложь.
Но это было так трудно. Она никак не ожидала, что ее отправят в монастырь так внезапно. Мэрибет представить себе не могла сцену прощания, и от необходимости отвечать на многочисленные вопросы Ноэль ее охватывала нервная дрожь.
В конце концов она сказала сестре, что уезжает учиться в специальную школу, потому что в этом году ее успехи были хуже, чем обычно. Однако Ноэль с плачем кинулась обнимать свою единственную сестру, боясь расставания с ней.
