– Да нет, не очень. – Джастина поковыряла ложкой сладкое и отодвинула не притронувшись. – Так только, пустяк, глупость. Мы с мамой больше не переписываемся раз в неделю… так давно не виделись, что и писать друг другу уже не о чем… но сегодня от нее пришло какое-то странное письмо. Совсем на нее не похожее.
Сердце у него упало; что и говорить, Мэгги долго думала, но чутье подсказывает ему – она начинает действовать, и первый ход не в его пользу. Она решила отыграть дочь, вернуть ее, чтобы Дрохеда не осталась без наследника.
Он потянулся через стол, взял Джастину за руку; к зрелости она стала красивее, подумал он, несмотря на это ужасное платье. На лице уже чуть-чуть намечаются морщинки и придают этому лицу озорного мальчишки достоинство, которого прежде так не хватало, выдают своеобразный и сильный характер – характера-то и прежде, конечно, было не занимать. Но подлинная ли это, глубинная зрелость или только видимость? Вот в чем главная беда с Джастиной, сама она даже не желает заглянуть вглубь.
– Твоей матери очень одиноко, herzchen, – сказал он, сжигая свои корабли. Значит, вот чего хочет Мэгги, так может ли он и дальше считать ее неправой, а правым себя? Она – мать, уж наверно она лучше знает собственную дочь.
– Да, пожалуй. – Джастина нахмурилась. – Но у меня такое чувство, что тут еще что-то кроется. Ведь ей, должно быть, многие годы жилось очень одиноко, почему же вдруг возникло что-то новое? Я никак не пойму, в чем тут дело, Ливень, может быть, от этого мне особенно тревожно.
– Мне кажется, ты забываешь – она ведь стареет. Должно быть, для нее становится мучительно многое, с чем она раньше справлялась без особого труда. – Взгляд Лиона вдруг стал отрешенным, словно он напряженно, сосредоточенно думал совсем не о том, что говорил. – Джастина, три года назад она потеряла единственного сына. Ты думаешь, время лечит? А по-моему, чем дальше, тем больней. Она потеряла его, а теперь наверняка думает, что и ты для нее потеряна. Ты ведь даже ни разу не съездила повидаться с ней.
Джастина зажмурилась.
– Я поеду, Ливень, поеду! Честное слово, поеду, и очень скоро! Конечно, ты прав, ты всегда прав. Никогда не думала, что заскучаю по Дрохеде, а последнее время что-то стала думать о ней с нежностью. Как будто и правда я с ней кровно связана.
Лион вдруг посмотрел на часы, хмуро улыбнулся.
– Извини, пожалуйста, herzchen, но сегодня я тоже воспользовался тобой как ширмой. Мне очень неприятно, что я не могу проводить тебя до дому, но меньше чем через час надо встретиться с неким весьма важным деятелем в одном сверхсекретном месте, и поехать туда придется на своей машине, за рулем которой сидит трижды проверенный сверхнадежный Фриц.
– Сверхтаинственный Лион! – весело поддразнила Джастина, стараясь не выдать, что огорчена. – Теперь понятно, почему вдруг мне надо кататься на такси! Меня-то вполне можно доверить и таксисту, а вот судьбы Общего рынка – ни в коем случае, так, что ли? Ладно, не нужны мне ни такси, ни твой трижды проверенный Фриц, вот возьму и поеду просто на метро. Время еще детское. – Она подняла безучастную руку Лиона, прижалась к ней щекой и вдруг поцеловала. – Ох, Лион, не знаю, что бы я без тебя делала!
Лион сунул руку в карман, поднялся, повернулся и другой рукой отодвинул стул Джастины, давая ей встать.
– Я тебе друг, – сказал он. – На то и друзья, чтоб без них нельзя было обойтись.
Но едва они расстались, по дороге Джастина вновь невесело задумалась, и озабоченность эта быстро перешла в совершенное уныние. Сегодня впервые он заговорил о чем-то более или менее личном – и разговор свелся к тому, что, по его мнению, ее мать страшно одинока, стареет и Джастине надо бы поехать домой. Навестить маму, сказал он, а на самом деле, кажется, считает, что надо вернуться совсем. А значит, какие бы там чувства он ни питал к ней в прошлом, они и впрямь – прошлое, и у него нет никакой охоты все это воскрешать.
Прежде ей и в голову не приходило, что она могла стать для него докукой и помехой, частицей прошлого, которую он не прочь бы похоронить в благопристойной безвестности где-нибудь в Дрохеде или вроде того, – а вдруг?.. Но тогда зачем девять месяцев назад он опять вошел в ее жизнь? Пожалел ее? Или считал, будто он ей чем-то обязан? Или решил, что в память Дэна надо как-то подтолкнуть ее к матери? Он ведь очень любил Дэна, и как знать, о чем они говорили во время тех долгих встреч в Риме, когда ее с ними не было? Может быть, Дэн просил Лиона о ней заботиться, вот он и заботится. Выждал для верности, чтобы быть спокойным, что она не выставит его за дверь, и опять заявился, чтобы исполнить то, что он там пообещал Дэну. Да, очень похоже на правду. Ясно же, он больше ее не любит. Чем бы она его прежде ни привлекала, давным-давно всему пришел конец; и потом, она ведь чудовищно с ним обращалась. Сама виновата, больше никто!
От этой мысли она горько расплакалась, потом кое-как совладала с собой – хватит дурака валять! – долго ворочалась с боку на бок и взбивала подушку в напрасных попытках заснуть, потом отчаялась, попробовала, лежа в постели, читать какую-то пьесу. Через несколько страниц слова предательски слились, поплыли перед глазами, и как ни пыталась Джастина, прибегая к старой, привычной уловке, загнать отчаяние в самый дальний угол сознания, оно все-таки обрушилось на нее всей тяжестью. Наконец, когда в окна просочился поздний, мутный лондонский рассвет, она подсела к письменному столу; зябко, вдалеке на улицах рычат моторы, тянет сыростью, во рту горечь. И вдруг подумалось: а ведь Дрохеда – это чудесно! Чистейший воздух, тишина, которую нарушают только голоса природы. Покой.
Она взяла один из своих фломастеров и принялась за письмо к матери, и, пока писала, слезы высохли.
«Я все-таки надеюсь, что ты понимаешь, почему после смерти Дэна я ни разу не была дома, – писала она. – Но что бы ты обо мне ни думала, я знаю, ты будешь довольна, что я собираюсь раз и навсегда исправить ошибку.
Да, вот именно. Я возвращаюсь домой совсем, мама. Ты была права, пришло время, когда я затосковала по Дрохеде. Порезвилась, попрыгала и увидела – пустое это и мне ни к чему. Что же, так весь век и мотаться по сцене? А кроме сцены, тут для меня и вовсе ничего нет. Хочется чего-то верного, надежного, неизменного, все это воплощено в Дрохеде, и потому я возвращаюсь домой. Хватит с меня воздушных замков. Как знать, может, я выйду замуж за Боя Кинга, если он еще не раздумал, и наконец сделаю в жизни что-то полезное, к примеру, нарожаю новых фермеров для нашей Северо-Западной равнины. Я устала, мама, так устала, сама не знаю, что говорю, и нет у меня сил выложить на бумаге все, что чувствую.
Ладно, попытаюсь справиться с этим в другой раз. С леди Макбет покончено, роль на будущий сезон у меня еще не подобрана, и я никого в театре не подведу, если теперь откланяюсь. В Лондоне актрис хоть пруд пруди, Клайд в два счета найдет мне замену, а тебе ведь некем меня заменить, правда? Извини, что мне понадобился тридцать один год жизни, чтобы это понять.
