Она засмеялась.
– Признаться, в те времена, когда ты в любую минуту мог ко мне как с неба свалиться, я больше следила за своей наружностью. Но если мне тридцать, так и ты уже не юноша, тебе, должно быть, все сорок, не меньше. Теперь разница уже не кажется такой огромной, правда? А ты похудел. Ты здоров, Лион?
– Я ведь не был толстым, только плотным, потому от вечного сидения за письменным столом и не раздался вширь, а, наоборот, усох.
Джастина тоже улеглась на пальто, повернулась на живот, с улыбкой совсем близко заглянула ему в лицо:
– Как славно опять тебя видеть, Ливень! Ты один умеешь не давать мне потачки.
– Бедная ты, бедная. Кстати, ты ведь теперь богатая женщина?
– Деньгами? – Джастина кивнула. – Странно, что кардинал де Брикассар оставил свои деньги мне. То есть он все завещал нам поровну, мне и Дэну, но ведь по закону я – единственная наследница Дэна. – Невольная судорога исказила ее лицо. Она поспешно отвернулась и сделала вид, будто разглядывает какой-то единственный нарцисс в золотистом море, пока не почувствовала, что опять сумеет сладить со своим голосом. – Знаешь, Ливень, я дорого бы дала, чтоб понять, что связывало этого кардинала с нашей семьей. Кто он нам был, друг, и только? Тут что-то загадочное, больше, чем простая дружба. А что – не знаю. Очень хотелось бы знать.
– Незачем. – Лион поднялся, протянул ей руку. – Идем, herzchen, я угощу тебя ужином в любом месте, где, по-твоему, достаточно любопытных глаз заметят, что некая рыжая австралийская актриса и некий германский министр заключили мир. Моя репутация шалопая и донжуана сильно пострадала с тех пор, как ты дала мне отставку.
– Полегче на поворотах, мой друг. Меня больше не называют рыжей австралийской актрисой, теперь, когда я создала незабываемый образ Клеопатры, я – роскошная, великолепная английская актриса с тициановскими волосами. Или, может быть, вам не известно, сэр, что критики именуют меня самой экзотической Клеопатрой за последние десятилетия?
И она расправила плечи, угловато согнула руки, выставив кисти, точь-в-точь изображение на египетских фресках.
Глаза Лиона весело блеснули.
– Экзотической? – с сомнением переспросил он.
– Да, экзотической! – решительно подтвердила Джастина.
Кардинала Витторио уже не было в живых, и Лион теперь не так часто бывал в Риме. Вместо этого он ездил в Лондон. Поначалу Джастина была в восторге и ничего не загадывала сверх предложенной им дружбы, но проходили месяцы. Лион ни словом, ни взглядом не напоминал о былых отношениях, и ей понемногу становилось досадно, а чем дальше, тем сильнее не по себе. Опять и опять она уверяла себя, что и не думает начинать все сначала – нет, с этим покончено, ничего такого она вовсе не желает. И она не впускала в сознание образ того, другого, Лиона, так успешно забытый, что он возникал снова только в предательских снах.
Первые месяцы после гибели Дэна были ужасны, тянуло кинуться к Лиону, ощутить его рядом телом и душой, ведь только позволить – и он будет с ней, и так трудно противиться этой тяге. Но не могла она позволить, позвать: заслоняя его лицо, перед ней стояло лицо Дэна. Нет, это было правильно – отказаться от него, бороться с собой, затоптать в себе каждую искорку влечения к нему. Время шло, и казалось – он навсегда ушел из ее жизни и тело ее погрузилось в какое-то оцепенение, в спячку, а ум послушно все позабыл.
Но теперь, когда Лион вернулся, становилось день ото дня труднее. Джастину так и подмывало спросить – помнит ли он все, что было между ними… неужели он мог забыть?! Она-то, разумеется, со всякими этими чувствами покончила, но приятно было бы узнать, что он – не покончил; понятно, при условии, что «эти чувства» означают для него Джастину, и только Джастину.
И все это завиральщина. Ничуть не похоже, чтобы душу или тело Лиона иссушала безответная любовь, и он не проявляет ни малейшего желания воскресить прошлое. Он хотел ее дружбы, радуется, что они опять друзья. Вот и прекрасно! Она и сама этого хотела. Только… неужели он мог забыть?! Нет, невозможно… но, черт его побери, вдруг он и вправду забыл!
В тот вечер, когда мысли Джастины приняли такой оборот, она играла леди Макбет как-то особенно яростно, совсем не похоже на обычную свою трактовку этой роли. Потом провела почти бессонную ночь, а наутро пришло письмо от матери, и у нее стало совсем смутно и неспокойно на душе.
Мэгги теперь писала не часто, долгая разлука сказалась на них обеих, а уж если приходили письма, то какие-то безжизненные, натянутые. А это было совсем другое, в нем слышался голос надвигающейся старости, сквозь ничего не значащие фразы, будто вершина айсберга, проступили на поверхность два-три слова глубоко скрытой усталости. Джастине это очень не понравилось. Старость. Мама – и старость?!
Что же там происходит, в Дрохеде? Может быть, мама старается скрыть какое-то несчастье? Может быть, больна бабушка? Или кто-то из дядей? Или, не ровен час, сама же мама? Вот уже три года она никого из них не видела, с ней-то, с Джастиной О’Нил, за это время ничего не случилось, а там, у них, мало ли что могло случиться за три года! У нее жизнь скучная, однообразная, но это совсем не значит, что и у других все застыло на месте и ничего не меняется.
Вечер у Джастины свободный, и «Макбета» в этом сезоне надо будет играть еще только один раз. День тянется нескончаемо, вечером предстоит ужин с Лионом, но и это сегодня не радует. «Эта наша дружба выдохлась, бессмысленно все и ни к чему», – думала Джастина, натягивая на себя платье того самого оранжевого цвета, который Лион терпеть не мог. Старый брюзга с допотопными вкусами! Мало ли что ему там не нравится, пускай терпит ее такую, какая есть. Джастина взбила оборки на низком корсаже, обтянувшем мальчишески худощавый торс, встретилась взглядом со своим отражением в зеркале и сердито усмехнулась: «Подумаешь, буря в стакане воды! Ведешь себя как пустейшая дамочка, сама же эту породу больше всего презираешь. Должно быть, все очень просто. Выдохлась, надо встряхнуться, переменить обстановку. Слава Богу, моей леди Макбет скоро конец. Но что же все-таки с мамой?!»
Лион все больше времени проводит в Лондоне, только диву даешься, с какой легкостью он носится из Бонна в Лондон и обратно. Конечно, если в твоем распоряжении личный самолет, это упрощает дело, но все-таки, наверное, утомительно.
– Чего ради ты так часто приезжаешь со мной повидаться? – ни с того ни с сего спросила она. – Газетные сплетники всей Европы тобой за это восхищаются, а я, признаться, начинаю подозревать, что я для тебя просто предлог бывать почаще в Лондоне.
– Это верно, иногда я пользуюсь тобой как ширмой, – преспокойно согласился Лион. – По правде сказать, благодаря тебе я давно уже кое-кому втирал очки. Но встречаться с тобой не такой тяжелый труд, ведь это мне приятно. – Темные глаза его пытливо смотрели в лицо Джастине. – Ты сегодня какая-то очень тихая, herzchen. Тебя что-то тревожит?
