Я нашла письма в заброшенных мусорных баках, спрятанные внутри оловянной банки, выполненной в форме сердца. Сотни записок: одни длинные — другие короткие, некоторые счастливые, иные душераздирающе грустные. Даты на письмах уносили на годы в прошлое, некоторые из них были старше, чем я за все время моего существования на земле. Некоторые письма были подписаны инициалами КБ, другие — ХБ.
Мне интересно, как папа почувствовал бы себя, если бы узнал, что мама выбросила их.
Опять же, в последнее время мне сложно поверить, что она была той, кто мог чувствовать себя так, как описано в этих письмах.
Цельной.
Совершенной.
Частью чего-то удивительного.
С недавних пор она кажется полной противоположностью.
Сломленная.
Несовершенная.
Всегда одинокая.
После того, как умер папа, мама стала шлюхой. Нет других способов выразиться иначе, только это слово. Это не произошло сразу же, хотя живущая ниже по улице миссис Джексон говорила каждому, кто был готов слушать, что мама всегда раздвигала ноги, даже когда отец был жив. Я знала, что это было неправдой, хотя бы потому, что не забыла, как она смотрела на отца, когда я была ребенком. Мама смотрела на него, как будто ее глаза видели лишь одного человека. Когда он уходил на работу на рассвете, его завтрак и обед были уже упакованы вместе с закусками на время перерыва. Папа всегда жаловался, что сразу становился голодным, едва успев насытиться, так что мама всегда убеждалась, что еды более чем достаточно.
Папа был поэтом и преподавал в университете в часе езды от нашего дома. Неудивительно, что они оставляли друг другу любовные записки. Слова были написаны отцом, когда он пил свой утренний кофе и когда пил виски по вечерам. Хотя мама и не была так сильна в словах, как ее муж, она знала, как выразить себя в каждом письме, которое посвящала ему.
Когда папа утром выходил за порог, мама улыбалась и напевала себе под нос, собирая меня в школу и занимаясь домашними делами. Она часто говорила об отце: как сильно она по нему скучает, и как будет писать ему любовные письма до тех пор, пока он не вернется ночью домой. Когда же он приходил, мама наливала им обоим по бокалу вина, в то время как он напевал их любимую песню и целовал ее запястье, пока она не дотягивалась до его губ. Они смеялись друг с другом и хихикали, как будто были детьми, которые впервые влюбились.
— Ты моя любовь навечно, Кайл Бейли, — говорила она, прижимаясь своими губами к его.
— Ты моя любовь навечно, Ханна Бейли, — отвечал папа, переплетая их руки.
Они любили так, что герои сказок могли им позавидовать.
Так что в тот опаляющий августовский день, когда папа умер, часть мамы тоже умерла. Я помню, как в каком-то прочитанном мной романе автор сказал: «Ни одна родственная душа не оставляет этот мир одна, она всегда забирает кусочек другой половинки с собой». Я ненавидела то, насколько он был прав. Мама не вставала с постели в течение нескольких месяцев. Мне пришлось заставлять ее есть и пить каждый день, просто надеясь, что она не угаснет от горя и тоски. До того дня, пока она не потеряла мужа, я никогда не видела ее плачущей. Я не показывала слишком много эмоций рядом с ней, потому что знала — мама стала бы еще печальней.
Я достаточно плакала, когда оставалась одна.
Когда мама, наконец, вылезла из постели, она начала ходить в церковь в течение нескольких недель, взяв меня с собой. Я помнила, когда мне было двенадцать, я чувствовала себя совершенно потерянной, сидя в церкви. Мы на самом деле не были верующей семьей до тех пор, пока у нас не произошло несчастье. Наши посещения церкви не были слишком долгими, хотя бы потому, что мама называла Бога лжецом и презирала горожан за то, что они тратили время на такой обман и пустые обещания Земли обетованной.
Пастор Рис попросил нас не приходить какое-то время, чтобы немного разрядить обстановку.
До этого момента я и понятия не имела, что люди могут быть изгнаны из храма. Когда пастор Рис сказал «пришел один — придут все», я подумала, что он имеет в виду другое понятие «один» и особое понимание «всех».
Сейчас мама переключилась на новый способ провести время — постоянно сменяющиеся мужчины. С одними она спала, потому что была одинока, и они имели немного сходства с отцом. Других даже называла его именем. Сегодня перед ее маленьким домом был припаркован автомобиль. Он был глубокого темно-синего цвета с блестящими серебристыми металлическими вкраплениями. Внутри были кожаные сиденья цвета красного яблока. Мужчина с сигаретой в зубах сидел за рулем, а мама у него на коленях. Он выглядел так, будто пришел прямиком из шестидесятых. Мама хихикала, когда он что-то шептал ей, но это был не тот смех, какой она дарила отцу.
Это было безучастно, немного пусто и чуточку грустно.
Я посмотрела вниз по улице и увидела миссис Джексон рядом с другой женщиной-сплетницей, указывающей на маму и ее нового мужчину. Я хотела бы оказаться достаточно близко и слышать их, чтобы я смогла сказать им держать свои пасти закрытыми, но они находились в целом квартале от меня. Даже дети, которые играли на улице в мяч, ударив его несколько раз палками, останавливались и смотрели широко раскрытыми глазами на маму и незнакомца.
Такие машины, как у него, никогда не путешествовали по таким улицам, как наша. Я пыталась убедить маму, что следует переехать к лучшим соседям, но она отказалась. Я думала, что причина этому то, что они с отцом покупали этот дом вместе.
Может, она еще не полностью отпустила его.
Мужчина выпустил облако дыма маме в лицо, и они оба засмеялись. Она надела свое лучшее платье — желтое, облегающее ее тонкую талию, расклешенное к подолу и ниспадающее с плеч. Она наносила столько макияжа, что делало ее пятидесятилетнее лицо похожим на тридцатилетнее. Она была милой без всего этого грима на ее щеках, но она говорила, что немного румян помогали девушке превратиться в женщину. Жемчуг у нее на шее был от бабушки Бетти. Она никогда не носила его перед незнакомцами до сегодняшнего дня, и мне было интересно, почему она надела его теперь.
Эти двое глянули в мою сторону, и я спряталась за стойку на крыльце, откуда продолжала шпионить.
— Лиз, если ты планируешь прятаться, тебе нужно постараться делать это лучше. Теперь выходи и познакомься с моим новым другом, — крикнула мама.
Я вышла из-за стойки и подошла к ним. Мужчина выпустил еще струю дыма, и запах осел у меня в носу, когда я увидела седеющие волосы и темно-синие глаза.
— Ричард, это моя дочь Элизабет, хотя все зовут ее Лиз.
Ричард оглядел меня сверху вниз таким взглядом, что я почувствовала себя, словно под микроскопом. Он изучал меня, как будто я была фарфоровой куклой, которую он хотел сломать. Я старалась не показывать свой дискомфорт, но он проникал через мои глаза, глядящие в землю.
