Чарли взглянула на снимки, вырезанные из журналов и аккуратно прикрепленные к краю зеркала: пугающего вида рок-группы с незнакомыми названиями и фотография самой Дженни, темноволосой и большеглазой, снятой вместе с мохнатой коричневой собакой, принадлежащей Тесс. На фотографии Дженни улыбалась. Чарли вдруг осенило, что уже очень давно она не видела улыбки на лице своей задумчивой дочери. Возможно, собака вызвала веселую улыбку Дженни, а может быть, девочка улыбается только потому, что находится у Тесс. Снимок был сделан прошлым летом.
Несмотря на многочисленные странности, ее подруга, видимо, по-прежнему обладала доброй, отзывчивой душой прежней Тесс, с которой Чарли когда-то так близко сдружилась в колледже. Но кто знает: если переменилась Чарли, то могла перемениться и Тесс. Последние несколько лет они ограничивались телефонными звонками на Рождество и переговорами весной по поводу отдыха Дженни. Чарли прикоснулась пальцами к фотографии дочери и подумала, стали бы они с Тесс поддерживать отношения, не связывай их Дженни. Дженни – загадочный подросток в жизни Чарли.
Чарли знала, что не уделяет ей достаточно внимания. Уже многие годы она крутилась в лихорадочной череде бесконечных благотворительных базаров, вернисажей и встреч в теннисном клубе, занимаясь всем чем угодно, только бы создать иллюзию полнокровной и счастливой жизни, всем чем угодно, лишь бы завоевать уважение и одобрение Элизабет Хобарт, всем чем угодно, чтобы доказать самой себе, что ее жизнь лучше жизни ее матери. Ее мать, узница старого, продуваемого сквозняками дома, где она стирала горы пеленок и терзалась нескончаемыми заботами, даже и теперь вырезала из газет купоны на продовольственные товары со скидкой и позволяла себе новое платье только по случаю особых торжеств.
Стипендия в Смитовском колледже и потом брак с таким человеком, как Питер, были величайшими достижениями Чарли и ее путем к спасению. Но Элизабет Хобарт быстро погубила ее мечту, и вместо того, чтобы наслаждаться своей победой и сопутствующими ей радостями, Чарли пришлось бороться за мир в семье, угождать Элизабет Хобарт и стараться стать именно такой невесткой, о какой мечтала Элизабет: чем-то вроде той женщины, на которой женился брат Питера Джон. Эллен была хорошенькой, очаровательной, сладкоречивой и всегда знала, как себя держать. А то, что Эллен выросла в семье «с достатком», позволило ей легко вписаться в жизнь Хобартов. Двое детей Джона были, конечно, безупречными. И поэтому Элизабет Хобарт любила и баловала их. Она никогда не любила Чарли. И никогда не баловала Дженни.
Дрожь пробежала по телу Чарли. Застыв на месте, она смотрела на чемодан. Нет, подумала она, Дженни не похожа на других, как никогда не была похожа и не будет похожа на других сама Чарли. Но Дженни была более удачливой: каждую осень она уезжала в частную школу и каждое лето гостила у Тесс. А Чарли оставалась у Хобартов, терзаясь своей виной.
Она поправила прямую синюю юбку сшитого на заказ костюма и направилась к двери. Эллен, конечно, уже приказала подать чай, как то было заведено у Элизабет.
Библиотека была тихой и мрачной, что соответствовало настроению Чарли, в воздухе незримо витал строгий образ усопшей, наблюдавшей за всем. Чарли ступила на старинный персидский ковер, устилавший пол, и вовремя сдержала едва не вырвавшийся у нее вопль тоски и уныния. Все были в сборе. Питер поднялся ей навстречу с дивана, его высокая худощавая фигура была такой же чопорной, как и царившая в комнате атмосфера. Он протянул ей руку и запечатлел на щеке вежливый поцелуй. Его брат Джон также встал, за ним последовал двенадцатилетний сын Джона Даррин. Все шло пристойно и благородно и очень непохоже на ирландские поминки в Питсбурге, где слезы лились рекой, виски выплескивалось на ковер, а громкие голоса предавались воспоминаниям о прошлом. И где надо всем царила любовь.
Вильямсон расположился за длинным письменным столом из вишневого дерева. Он оторвался от бумаг и кивнул Чарли.
Эллен в изящной позе сидела в кресле Людовика XIV у самых дверей. Она сдержанно улыбнулась аккуратно накрашенными розовыми губами. Десятилетняя Пэтси, копия Эллен, стояла рядом с матерью и одарила Чарли точно такой же улыбкой.
У Чарли не хватило сил улыбнуться в ответ. Вместо этого она повернула голову к высокому, с тяжелыми портьерами окну, рядом с которым стояла Дженни. Ее стройное тело было напряжено, взгляд устремлен в окно. Чарли тоже посмотрела в окно, где широкий въезд опоясывал лужайку. Ни на лужайке, ни на въезде не было ни души. Чарли заподозрила, что Дженни, как обычно, грезила о чем-то не доступном пониманию матери. О своих лошадях, а может быть, о молодых людях. Делала ли Дженни различие между любовью к лошадям и любовью к молодым людям? В четырнадцать лет она должна была в этом разбираться. Снова Чарли охватило беспокойство, что она не знает дочери.
Вильямсон прочистил горло. Чарли села рядом с Питером. Она заметила, что серебряный чайный прибор уже стоит на низком столике и что тарелка с булочками не тронута.
– Все мы знаем, для чего мы здесь собрались, – начал Вильямсон. – Несмотря на крупные суммы денег, фигурирующие в завещании Элизабет, оно, в сущности, достаточно простое.
Адвокат надел очки и взял в руки документ.
Питер задвигался на своем месте возле Чарли. Джон закашлялся. Эллен застыла, ее лицо ничего не выражало, а руки были скромно сложены на коленях.
– Размер дара Амхерстскому колледжу был установлен пять лет назад, – продолжал Вильямсон.
Амхерстский колледж, подумала Чарли, и тут же перед ее глазами возникло общежитие, где жил Питер. Двухэтажное кирпичное здание в старом английском стиле стояло на краю городской лужайки для игр и собраний, окрашенной в яркие, свежие золотистые цвета осени. В доме были высокие окна со ставнями, большая деревянная входная дверь и темные уютные помещения, дышавшие историей и воспоминаниями о прежних поколениях школяров. Именно здесь, в Амхерсте, альма-матер Питера и его брата Джона, а еще раньше их отца Максимилиана, Тесс познакомила Чарли с Питером. На мгновение Чарли захотелось вернуться в свою молодость, вновь стать второкурсницей Смитовского колледжа, только начинающей знакомство с миром за пределами сталелитейных заводов Питсбурга с их грязью и сажей.
Вильямсон прервал течение ее мыслей.
– «Моему старшему сыну Питеру Хобарту я завещаю поместье».
Чарли постаралась скрыть свои чувства, но у нее потеплело на сердце. Особняк в двадцать четыре комнаты теперь будет принадлежать им, только им одним, и они смогут распоряжаться домом, как заблагорассудится. Возможно, она уговорит Питера продать его и построить новый, более светлый и современный... Вроде того, что Элизабет подарила Джону и Эллен к свадьбе. Вне стен этого мавзолея Чарли обретет подлинную свободу и навсегда изгонит призрак Элизабет Хобарт.
