Она смотрела, как он пробирается между столиками к выходу. Смотрела на его фигуру, на его широкие плечи и гордо посаженную черноволосую голову. Смотрела, как он стремительно уходит из ее жизни, и слезы застилали ей глаза. Ее муж, ее любовь, смысл ее жизни. Почему все так случилось? Может быть, дело в том, что она всегда старалась делать вид, будто никаких разногласий между ними нет, будто все идет так, как должно идти в обычной семье. Но разве это нормально, когда муж перестает замечать свою жену, когда она не видит его не то что днями — целыми неделями! Он отмахивался от нее, как от докучливой мухи, когда она пыталась поговорить с ним. А Алекс — о, тот подвернулся вовремя! Всему виной ее деньги. Но зачем ей деньги, если у нее не будет Майкла, не будет Грега!
Ну почему, почему она всегда старалась делать вид, что у них с Грегом все нормально! Старалась, потому что знала — ему так удобно. Потому что безумно боялась потерять его. И вот теперь она его потеряла! Тот самый единственный мужчина, посланный ей судьбой после нескольких неудачных романов, — этот мужчина только что объяснил ей, что он в ней нисколько не нуждается. Он оставил ее при первом же неосмотрительном шаге с ее стороны, принес в жертву своей драгоценной репутации! И это после пяти лет супружества — значит, он никогда по-настоящему не любил ее! Господи, где взять силы, чтобы пережить такое!
Как во сне, она попросила счет, расплатилась, надела темные очки, чтобы скрыть стоявшие в глазах слезы, вышла на улицу, в ослепительное сияние солнечного дня.
Она шла, ничего вокруг не замечая. Лишь бы не останавливаться, лишь бы бездумное движение хоть немного заглушило боль в сердце. Идти, идти, быстрее, быстрее… Последнее, что она вдруг осознала, — резкий визг тормозов и невыносимо яркая вспышка, как будто мир разлетелся на тысячу кусков.
И все — темнота…
Солнечный зайчик проник в комнату сквозь неплотно задернутые занавески, пробежался по серо-голубому ковру, по светлой мебели, по белым стенам, по лицу женщины, спавшей на диване у стены. Кира открыла глаза и сразу бросила взгляд на маленький будильник, стоящий в изголовье. Без пятнадцати семь. Она лениво потянулась, полежала еще минуты две, потом резким движением сбросила одеяло, вскочила, подбежала к окну и раздвинула занавески. Яркое летнее солнце залило небольшую, обставленную в серо-голубых тонах комнату. Женщина у окна прекрасно вписывалась в интерьер: пепельные волосы, светлые, до странности светлые серо-голубые глаза и миниатюрная стройная фигурка в кокетливой прозрачной голубой рубашке, отделанной кружевами. Она напоминала хрупкую фарфоровую статуэтку; и лицо со сна у нее было нежное, бело-розовое, как у статуэтки из фарфора. С первого взгляда могло показаться, будто ей не больше двадцати пяти (мужчины ей больше и не давали), однако заинтересованные наблюдатели (или, вернее, наблюдательницы) замечали и лучики морщинок около глаз и у рта, и некоторую усталость взгляда, свойственную многим женщинам, не вчера перешедшим тридцатилетний рубеж.
Кире недавно исполнилось тридцать четыре, и в соседней комнате спала ее тринадцатилетняя дочь Аленка. С мужем Кира распрощалась больше десяти лет назад, после трех лет непрерывного скандала, который почему-то назывался браком по любви.
Немного поколебавшись, Кира все-таки побаловала себя настоящей ванной, с солью и с пеной. Погрузившись по плечи в теплую ароматную воду, закрыла глаза и представила себя в отпуске, не в Москве, а где-нибудь на юге, хотя бы в Болгарии на Золотых Песках, — нет, лучше на Средиземноморье, например в Таормине, в уютном отеле маленького городка. Сейчас она пойдет в ресторан, потом — на море… А вечером смуглый красавец поведет ее ужинать в какое-нибудь экзотическое место. Красавец будет влюблен и предупредителен, но она все равно скажет ему «нет»…
После ванной, завернувшись в пушистый махровый халат и пребывая в приятном расслабленном состоянии, Кира сварила себе кофе и еще целых десять минут наслаждалась тишиной, покоем и одиночеством в маленькой уютной кухне, пока в дверях не возникла заспанная Аленка.
— Мам, ты что, на работу сегодня не идешь? Тогда давай поедем в Лужники, ты мне давно обещала осенние сапоги подобрать.
— Иду, моя радость, иду, — рассмеялась Кира. — А в Лужники съезди без меня, я же тебе деньги оставила.
— Без тебя неинтере-есно, — протянула Аленка. — У тебя есть вкус, я слышала, как тетя Вика это тете Лене говорила.
— А сама ты, конечно, считала, что у твоей мамы вкуса ни на грош. И вообще, больше слушай тетю Вику, — отмахнулась Кира, хотя ей самой было интересно, по какому именно поводу ее приятельница Виктория это сказала.
Взглянув на часы, висевшие на стене, Кира стремительно встала.
— Ладно, миленький, мне пора собираться. Через полчаса выхожу.
— Ты бы меня тоже разбудила, раз уж сама рано проснулась, — обиженно проворчала Аленка, — я же не вижу тебя совсем. Ты все на работе и на работе, даже в выходные вечно сидишь над своими бумагами…
— Что же делать, золотой мой, — виновато отозвалась Кира. Она уже стояла в комнате перед большим зеркалом, накладывая на лицо последние штрихи дневного макияжа. — Зато мы ни в чем не нуждаемся и ни от кого не зависим. Ладно, будь умницей. Суп на обед и сосиски в холодильнике. Если хочешь, поезжай обедать к бабушке. Она, между прочим, жаловалась, что ты давно у нее не появлялась.
По дороге на работу Кира задумалась над последними словами дочери. Так уж сложилось, что отношения у них установились скорее приятельски-дружеские, чем родительско-наставительные. Может быть, тут сыграло роль раннее Кирино материнство: она сама была еще девчонкой, когда у нее родилась дочь. Аленка привыкла все рассказывать матери, она подругам так не доверяет, как ей. Конечно, сейчас девочке одиноко: Кира недавно перешла в одну из фирм Внешторга и крутилась как белка в колесе. Работы на новом месте было выше головы. Зато и платили там соответственно. «А для одинокой женщины, разуверившейся в мужской любви и ни на кого не рассчитывающей, то есть для меня, — подумала Кира, — только это, в конце концов, и имеет значение».
Каждый, кому хоть раз в жизни довелось соприкоснуться с работой организации, подобной советскому Внешторгу, знает, что отношения между сотрудниками там далеки от идиллических. Нет, внешне все обстоит прекрасно: ты всегда улыбаешься, и тебе все улыбаются, ты безупречно корректен — и с тобой тоже предельно вежливы, но все это ровным счетом ничего не значит: при первой же возможности тебе подложат свинью размером с Эйфелеву башню.
