- Если вы возьметесь за старое, ваш куратор может ходатайствовать судье о том, чтобы он снова вернул вас сюда, чтобы вы отбыли здесь оставшееся наказание. Вы поняли?
- Да, сэр.
- Мы не даем второго шанса рецидивистам. Возвратитесь домой, станьте образцовым гражданином, выполните общественные работы и сделайте вашу жизнь хорошей и чистой.
- Я понял. Я сделаю все возможное, - говорю я.
Когда я возвращаюсь в свою камеру, я вижу единственного здесь - нового ребенка. Ему двенадцать лет и он до сих пор все время плачет. Возможно, он должен был подумать дважды прежде, чем всадить нож в спину девочки, которая отказалась идти на школьные танцы с ним.
- Ты когда-нибудь перестанешь плакать? - Спрашиваю я ребенка.
Он прячет лицо в подушку; не думаю, что он слышит меня. Но тут я услышал приглушенный голос:
- Я ненавижу это место. Я хочу домой.
Я сменил свою обувь на рабочую, потому что мне необходимо убрать мусорные контейнеры сегодня. - Да, я тоже, - говорю я. - Но ты застрял здесь, так что, можешь смириться с этим и учиться по программе.
Малыш сел, хлюпая и вытирая нос тыльной стороной ладони.
- Как давно ты здесь?
- Почти год.
Это заставило ребенка броситься в подушку для еще больших причитаний.
- Я не хочу быть запертым в течение года, - кричит он.
Хулио, другой сокамерник, заходит в комнату.
- Серьезно, Калеб, если этот ребенок не заткнется, я убью его. Я не спал в течение трех ночей из-за этой плаксы.
Вопли прекратились, но начались хлюпанья. Которые на самом деле хуже, чем причитания.
- Хулио, дай ребенку побыть сломленным.
- Ты слишком мягок, Калеб. Это место должно ужесточить этих детей.
- Так, чтобы они стали такими, как ты? Не обижайся, парень, но ты бы напугал даже серийного убийцу, - говорю я.
Один взгляд на Хулио и вы понимаете, что он жестокий человек. Тату по всей его шее, спине и рукам. Обритая голова. Когда моя мама пришла увидится со мной, она ведет себя так, будто эти тату отравлены.
- Так что? - сказал Хулио, - Они выпустят тебя?
Я сел на свою кровать.
- Да. Завтра.
- Удачливый сукин сын. Ты вернешься в свое маленькое городишко с забавным именем? Кстати, как его название?
- Рай.
- Так вот, я поэтому должен торчать здесь с этой нюней, пока ты в Раю? Разве ты не сука после этого?
Он одаривает малыша взглядом-с-широко-раскрытыми-глазами. Если бы я не знал Хулио лучше, я бы тоже испугался. Подростка это заставляет снова взорваться.
Хулио смеется, а затем говорит:
- Ну, я дам тебе номер моего кузина Рио в Чикаго. Если тебе нужно будет удрать из Рая, Рио подцепит тебя на крючок.
- Спасибо, парень, - говорю я.
Хулио качает головой, наблюдая за плачем подростка, произнося:
- Позже, амиго.
И оставляет камеру открытой.
Я хлопаю подростка по плечу. Он рыпается прочь, боится.
- Я не собираюсь причинять тебе вред, - сказал я ему.
Он поворачивается ко мне.
- Это то, о чем все они говорят. Я слышал о том, что происходят в тюрьмах, - он отправляет свой окурок в стену.
- Не обольщайся, малыш. Ты не мой тип. Мне нравятся чиксы.
- Что насчет парня с тату? - я борюсь с желанием засмеяться, - Он тоже гетеро. Чувак, ты в корпусе для несовершеннолетних.
- Он сказал, что убьет меня.
- Он говорит это, потому что ты ему нравишься, - заверяю его я. У Хилио чувство юмора, как у больного, - Теперь встань с кровати, перестань плакать и иди к остальной группе.
Под “группой” подразумевается групповая терапия. Где все, что они делают, это сидят кругом и обсуждаете все то дерьмо, что произошло в их жизни.
Завтра я покину к чертовой матери это место. Больше никаких групп. Больше никаких сокамерников. Больше никакой дерьмовой еды. Больше никакой чистки мусорных контейнеров.
Завтра я вернусь домой.
Я думаю, что работы у физиотерапевтов, как и их самих, слишком много. Я имею в виду, почему они всегда выглядят такими счастливыми и улыбающимися, ведь они заставляют тебя нервничать и морщиться от боли?
Конечно же, Роберт, мой физиотерапевт, ждет меня с большой белозубой улыбкой в холле амбулаторного отделения больницы.
- Привет, Мэгги. Вы готовы продемонстрировать то, насколько ваша нога восстановилась?
Не совсем.
- Я думаю, что да, - говорю я, разглядывая пол. Я знаю, это работа Роберта пытаться сделать так, чтобы я ходила лучше. Но в этой помощи нет никакого смысла, потому что вся моя нога сломана. После последней операции, я должна была исправить перелом голени, выравнивание моих костей длилось более семи часов. Мой хирург-ортопед шутит со мной и называет все эти железки бионической ногой.
Все, что мне известно, так это то, что во мне больше спиц и пластмассы, чем в среднем ящике для инструментов.
Когда я поеду в Испанию в следующем семестре, сотрудники досмотра в аэропорту устроят полевой день со мной. Они, вероятно, попросят, чтобы я прошла рентген, чтобы удостовериться, что я не скрываю оружие в колене.
Роберт провожает меня в зал лечебной физкультуры. Я должна приходить сюда два раза в неделю. Два раза в неделю, на протяжении почти год, и люди все еще смотрят на меня, когда я иду.
- Мэгги, ляг и положи свою ногу мне на плечо, - как всегда инструктирует меня Роберт, прежде чем приступить.
Вздохнув, я легла на коврик и положила ногу на плечо Роберту. Он держит мою ногу и наклоняется вперед.
- Попробуй пошевелить ей.
После аварии, все, что я могу сделать, это разве что небольшой толчок ребенка.
- Давай, Мэгги. Ты можешь сделать лучше. Я почти ничего не чувствую.
Я окинула его плечи глазами.
- Я никогда не сделаю лучше.
- Конечно, сделаешь. Слушай, ты не верила, что снова сможешь ходить, но ведь ты здесь.
Я усилила давление на ногу.
- Спокойно, девочка. А сейчас оцени свой уровень боли от одного до десяти, десятка будет означать придел мучений.
- Восемь.
- Восемь?
Это вполне может сойти за девятку.
- Если ты будешь упорно трудиться сейчас, то выигрыш будет позже, - говорит он.
Я не отвечаю, но усиливаю давление на свою ногу. Он откидывается на спинку стула и отпускает ее. Уф, все окончено.
- Замечательно. А теперь держи ноги прямо и поочередно сгибай раз за разом.
Я начинаю со своей правой ноги. Авария не очень сильно повредила ее, и шрамы уже зажили. По большей части.
Но когда я сгибаю левую ногу, такое чувство, что к ней подвешена гиря. Я сгибаю ее дюйм за дюймом. Простой подъем ноги заставляет меня потеть, как при беге на длинные дистанции. Слова, вызывающие жалость в значительной степени, подводят итог моей семнадцатилетней жизни.
