Он прочистил горло.
Она поправила очки указательным пальцем.
Очевидно, это была ее мастерская и одновременно жилая комната на нижнем уровне двухэтажной квартиры на самом верху дома. Она делала ювелирные украшения или что-то в этом роде. Высокий верстак был сделан из грубого серого дерева – и при этом не лишен изящества. Деревянная мебель, очевидно уникальная и изысканной формы, стояла на выбеленном временем деревянном полу без всяких ковров. Единственными яркими пятнами были голубая ваза из дутого стекла, полная пурпурных и желтых ирисов, и черно-бело-рыжая тощая кошка, клубком свернувшаяся на подоконнике.
Музыка из скрытых динамиков наполняла просторные комнаты нежными, чистыми звуками флейты и бас-гитары. Когда музыка стихла, становился слышен шум вентиляторов с деревянными лопастями, а черноволосая женщина все еще стояла неподвижно. Молчаливая, погруженная в себя, враждебная.
Тобиас опять прочистил горло.
– Жарко, – сказал он, проводя рукой по воротнику хлопчатобумажной рубашки. – В Сиэтле не должно быть такой жары. Не в восемь вечера. И не в конце июля.
Перис в ответ опустила густые черные ресницы.
Бледный, тихий ребенок, на все смотревший как бы со стороны, – такой он помнил ее. Сегодня вечером она снова наблюдала – только теперь из самой глубины. О Боже, из глубины того, что происходило с ним сейчас. Именно так. Только она еще не знала об этом… пока.
Тобиас попробовал еще раз.
– Вот и я, – сказал он.
Перис держала щипцами кусочек полированной кости. Ловким движением она поместила его на предназначенное ему место в частично готовом серебряном украшении и отложила щипцы.
Он ей не нравился. Никогда не нравился. Похоже, он собирался уговорить ее изменить свое отношение.
– Почему ты пришел сюда? – спросила она, наклоняясь над верстаком, рассматривая какие-то мелкие предметы.
Он попробовал пошутить:
– Потому, что знал, что ты скучаешь по мне, – и натянуто улыбнулся.
Перис медленно посмотрела на него. За круглыми стеклами очков в ее темно-голубых глазах невозможно было что-либо прочитать.
– Ты шутишь, – сказала она.
То, зачем он пришел, вовсе не было шуткой.
– Почему же? – спросил он. – Мы так давно знаем друг друга.
Ее прямые черные волосы были туго стянуты на затылке резинкой. Ни одна прядка не выбивалась наружу, но Перис пригладила волосы, проверяя, все ли в порядке.
– Да, давно, ты знаешь, – настаивал Тобиас. Его улыбка начала таять. – Я даже помню, когда ты родилась.
– Сомневаюсь, – коротко сказала она. Тебе тогда было семь. Семилетние мальчики не интересуются младенцами.
– Откуда ты знаешь? Ты никогда не была семилетним мальчиком.
Ему показалось, что уголки губ у нее дрогнули.
– Давай, – сказал он. – Улыбнись. Тебе идет. Ты всегда была слишком серьезной.
– Ты совершенно ничего обо мне не знаешь, – сказала она. Ее голос всегда звучал неожиданно грубовато. – Ты никогда ничего не знал обо мне и не хотел знать. Я не представляла для тебя интереса.
Похоже, все шло не так, как надо.
– Сколько ты здесь уже живешь?
Она медленно вздохнула, ее грудь слегка поднялась, скрытая под свободным, тонким платьем рыжего цвета.
– На площади Пионер? – Вопрос был риторическим. – Шесть лет. С тех пор, как вернулась из Европы.
– Так долго? – Это прозвучало так, как будто время, что они не виделись, пролетело незаметно. Недалеко от истины, но совсем не то впечатление, которое могло бы ему помочь сегодня вечером.
– Да, именно так. Тебе было… – он щелкнул пальцами, – двадцать три. Я прав?
– Двадцать девять минус шесть будет двадцать три, – сказала она. – Почему ты здесь?
Хм. Он мог ответить – и ждать взрыва. Если Перис Делайт была способна взорваться. Он спросил:
– Как твой маленький бизнес?
Она слегка заколебалась, прежде чем ответить.
– Мой маленький бизнес в порядке, спасибо.
– Все делаешь браслеты и тому подобное?
– Я редко делаю браслеты, как ты говоришь. Я изготавливаю ювелирные изделия по частным заказам.
– Найджел говорил мне что-то об этом, – сказал он о своем младшем брате. – Вещицы на продажу и так далее.
Она подняла очки и протерла уголки глаз.
– Никакой продажи. Небольшие партии для местных галерей. Мы закончили с перекрестным допросом?
– Дверь внизу – входная – она не заперта.
Она еще раз медленно вздохнула.
– Нет.
– Сколько людей живет в этом доме?
Она сняла очки и стала протирать стекла подолом своего рыжего платья с серьезным, нахмуренным видом.
– Сколько…
– Семь. Иногда восемь. Иногда больше.
Он указал на дверь, через которую попал в квартиру.
– Она тоже не заперта.
– Да.
– Кто угодно может прийти с улицы, подняться по лестнице и зайти сюда.
– Я заметила это.
Он не улыбнулся.
– Намекаешь на меня? Я все-таки не совсем чужой, Перис. Мы вместе выросли.
Она заткнула проволочные дужки очков за уши резким движением руки.
– Мы росли по соседству. Мы никогда не росли вместе – если только ты не проходил мимо. Не думаю, что ты замечал меня даже и в этом случае, – она вздернула подбородок, открыв нежную, белую шею. – Почему ты здесь?
– Я пришел увидеть тебя, – черт, с ней было совсем не просто. – Вспомнить старые добрые времена.
– Чушь собачья.
– Чушь? – переспросил он.
– Абсолютная.
Флейта зазвучала тише и умолкла. Перис не мигая смотрела ему в глаза. Ее кожу можно было использовать в рекламе косметических средств, потому что она не нуждалась в косметике – да Перис и не пользовалась ею. Перис Делайт[1] при всем своем необычном, сочном, слегка пьянящем имени олицетворяла собой простоту в искусстве.
– Ты хорошо знаешь всех жильцов дома?
Она сжала губы, и он заметил, что нижняя губа была полноватой, и она имела привычку слегка покусывать ее.
– Я знаю всех достаточно хорошо, – наконец сказала она.
– Женщине не следует жить здесь одной. Я удивлен, что твой дед не запретил тебе этого. – Пожалуй, лучше зайти с этой стороны.
– Я не ребенок, Тобиас. И я живу не одна.
На какое-то мгновение он оторопел.
– Не одна? – Он пристально разглядывал ее. – С кем же ты живешь?
– Следующий вопрос? – спокойно спросила она. Если она живет с мужчиной, он проиграл.
– Ты должна запирать входную дверь и дверь на улицу.
– Переговорное устройство не работает.
Он на секунду задумался.
– Тогда почини его. А еще лучше, выбирайся из этой обваливающейся груды камней.
– Мне нравится эта груда камней. Я люблю ее. – Краска слегка выступила на ее щеках. – Я на самом деле люблю этот дом. Если бы мне предложили выбирать из всех домов мира, я все равно выбрала бы именно его. Я не собираюсь и никогда не собиралась уезжать с площади Пионер, и я устала от людей, советующих мне…
