— Хэлло, Оливия. Кофе как раз такой, как ты любишь, черный и горячий… — Она налила чашечку из великолепной кофеварки, подаренной «от фирмы» на ее пятидесятилетие вместе с килограммом кенийских кофейных зерен. Теперь Бэрди могла постоянно обслуживать сэра Гарольда, не таскаясь туда-сюда по конторе в поисках общего кофейника или чайника, виновато извиняясь: «Простите, но кто-то одолжил у меня свежеподсушенные зерна, которые хранились для сэра Гарольда! И вообще, почему вы болтаетесь и сплетничаете, когда работа еще не сделана?» Новая кофеварка была слишком большой и громоздкой, чтобы «одолжить» ее вместе с зернами без ведома Бэрди.
— Так что же происходит с папой в такое неприятное утро? — Оливия кивнула в направлении отцовского кабинета.
Бэрди поперхнулась кофе.
— Я буду скучать по всем, — пробормотала она, со стуком поставив полупустую чашку на поднос и притворяясь, будто ничего такого не сказала.
Оливии вдруг подумалось, а не уволил ли ее отец Бэрди, раз она себя так ведет. «Лэмпхауз» мог полностью перейти на компьютерные технологии — но не Бэрди. Она категорически отказывалась иметь дело с «компьютерными издательствами» и их составляющими — мониторами, процессорами, сканерами, принтерами, дискетами и тому подобным. Ее старенькая пишущая машинка выдержала испытание временем, и тем более — кончики пальцев и память. Она терпеть не могла все эти современные машины, которые пищали при нажатии кнопки и устраивали суматоху в ее кабинете, чтобы в конце концов потерять все данные из-за компьютерного вируса. Бог дал ей мозги, память и диплом стенографистки — этим она и пользовалась до сих пор!
Бэрди выиграла спор с Дейвиной Легран, старшим менеджером-издателем в «Лэмпхаузе». Новый аппарат был установлен прямо под рукой сэра Гарольда, а кабинет Бэрди остался вместилищем, помимо издательских принадлежностей, всяких вещей — кофейных чашек, пакетиков сахара, чайных ложек, зубной пасты и подогреваемых щипцов для немедленной прически.
Оливия, на некоторое время сосредоточившая внимание на удивительно старомодном стиле Бэрди, вернулась в это субботнее утро и сильно нахмурилась.
— Почему это ты собираешься скучать по всем? Куда ты намылились, Бэрди Гу?
— Никуда. Никогда. Забудь, что я сказала!..
На столе Бэрди зажужжал интерком, и она подключилась к сэру Гарольду, который в третий раз раздраженно спросил:
— Моя дочь уже пришла, Бэрди?
— Да, сэр Гарольд, — она повернула лицо к Оливии, — только что пришла и отогревает озябшие руки чашкой кофе…
— Сейчас же пошлите ее ко мне, Бэрди. Я не могу болтаться здесь все утро, пока Оливия отсыпается. Мне нужно играть в гольф!
Бэрди сменила выражение лица и кивнула в сторону личных апартаментов сэра Гарольда, прошептав:
— Гольф в такую погоду?
— О да! — весело ответила Оливия. — Даже в метель — тебе бы следовало знать!
Она встала и прошла в святая святых.
— Доброе утро, папа, хотя я и не вижу ничего хорошего в такой необычной встрече дождливым субботним утром в старом Лондоне.
— Не знаю, почему тебе так чертовски весело! — проворчал он, разворачивая большое кожаное кресло, чтобы быть лицом к ней. Перед этим его взгляд был сосредоточен на высоком мрачном здании прямо перед окном — ныне заброшенном хранилище изданных, но нераспроданных книг.
— А я не знаю, почему ты унываешь, папа, — сказала Оливия подчеркнуто бодро. — Что случилось во время моего маленького путешествия во Франкфурт? У тебя опять язва разыгралась? Бедняжка, тебе надо сходить к врачу вместо того, чтобы изнурять себя гольфом.
— Оливия, я решился продать все Маккензи. Полагаю, ты должна первая об этом узнать.
Она чуть не упала на свободный стул перед его столом.
— Что?!
— Издательство Маккензи сделало мне предложение, от которого я не могу отказаться, — заявил он своим раздраженно-напыщенным тоном. Никакого хождения вокруг да около, никаких обсуждений за круглым столом — босс это босс и всегда будет боссом!
Кажется, все закружилось вокруг нее, даже ее огромных размеров отец, крепкий и лысый, производящий сильное впечатление в брюках-гольф, твидовом пиджаке, клетчатых носках и ярко-желтом джемпере. Оливии не нравился его противный темно-зеленый вязаный галстук, без сомнения изготовленный ее матерью. Его свитер был единственным ярким пятном во всей комнате. Не считая этого, отец хорошо подходил к своему окружению — все в темно-зеленых, коричневых и серых тонах, все устаревшее, как и эта викторианская гостиная. Темные, отделанные дубовыми панелями стены, тяжелые зеленые бархатные шторы с кисточками на окнах, огромный стол, обтянутый зеленой кожей, потертые коричневые кожаные кресла, множество полок с забытыми томами в кожаных переплетах… Наконец, тускло-коричневые портреты маслом его предков, высокомерно взирающих слепыми глазами на более поздние поколения Котсволдов, — и все это на продажу? Оливия поднесла руку к голове, ее мысли были в смятении.
— О нет, — сказала она в ужасе, — только не Маккензи!
— Почему не Маккензи? — деловито возразил он. Желтый свитер придавал ему вид божественного Солнца, вокруг которого вращались маленькие планеты: без него они, конечно, замерзли бы и погибли.
— Потому что… потому что они американцы, вот почему!
— На самом деле они канадцы.
— Они… они стервятники!
— Стервятники с кучей долларов, и американских, и канадских.
— Вот именно!
— Что ты хочешь сказать?
— У них нет ни души, ни… ни сердца для настоящего книгоиздания, им бы только сделать деньги!
— И что здесь плохого? Мы тоже долго делали на этом деньги.
Оливия поднялась и начала расхаживать перед его столом в своем аккуратном деловом костюме и белой блузке — «в рабочем виде», — чувствуя себя надломленной и неуверенной. Лицо ее горело, в то время как ноги мерзли в тесных туфлях. В такой день надо надевать толстые шерстяные носки, рассеянно подумала она, и сапоги…
— Ушам своим не верю, па! А остальным ты сказал?
— Скажу в понедельник.
— Разве это справедливо? Ты собственноручно решил за всех! Не удивляйся, если они взбунтуются. Ты этого не ждешь, па, потому что за все эти годы так и не смог изучить свой персонал!
— Что ты имеешь в виду?
— Большинство из них служит здесь очень давно, как Бэрди и Данкерс. Что же с ними будет? Ты знаешь, что Маккензи наберет собственный штат, а наш станет ненужным. Они не будут издавать то, что мы, — хорошую английскую литературу, образовательные и познавательные книги и… и…
— Лауреатов премии Букера. На одном бестселлере года не продержишься, Оливия. Мы оба это знаем.
