При удачном стечении обстоятельств она тоже отправилась бы в это путешествие. С момента смерти бабушки она стала планировать его. Каждый год Мелисандра представляла себе, как осуществит тайные намерения, но всегда в последний момент лишалась всякой воли и решимости, представив лицо дедушки. При одной лишь мысли о том, чтобы оставить его, у нее сводило желудок. Дедушкино одиночество разрывало ей душу, несмотря на все его попытки убедить внучку, что оно вовсе его не пугает. Он часами просиживал, заперевшись в своем кабинете. Иногда старик в исступлении делал какие-то пометки на полях книги, а порой сидел неподвижно, погрузившись в чтение, точно ему было достаточно молчаливого контакта, чтобы понять тайный смысл слов на странице.
Мелисандра поправила висящий на стене портрет Уолта Уитмена и закончила уборку как раз в тот момент, когда услышала удар двери, что знаменовало собой возвращение дедушки с утренней прогулки. Никак он не привыкнет к двери из рыболовной сети с пружинами, которую она установила в коридоре. Он заходил и хлопал дверью так, что сотрясался весь дом, пугая домашних, а более всех пугался сам. Мелисандра нашла дедушку в столовой, он стоял, опершись обеими руками на трость и слегка отставив одну ногу. Даже в таком преклонном возрасте он не терял кокетства, величественной осанки и аристократичных манер. Старик посмотрел на внучку потускневшими голубыми глазами, поднимая кверху длинный орлиный нос, словно пытаясь уловить какой-то давно забытый аромат.
— Доброе утро, красавица, — поприветствовал он.
— Гости скоро приедут, — сказала Мелисандра. — Если мои подсчеты верны, то они должны прибыть сегодня.
Старик уселся на скамейку в столовой. Приставил палку к столу и, вытянув ногу, стал водить рукой по коленке. С рассеянным видом снял черный берет и пригладил назад седые, все еще довольно густые волосы.
— Чем старше я становлюсь, тем быстрее бежит время.
— Не знаю, почему вы так настойчиво именуете гостями контрабандистов, — проворчала из кухни Мерседес, жарившая к завтраку яичницу.
— Они гости, потому что приезжают к нам в гости, — шутливо ответил старик. — Кроме того, не все, кто навещает нас, непременно контрабандисты. Было бы невежливо классифицировать всех по роду занятий.
— Но большинство из них именно контрабандисты, — не сдавалась Мерседес. — Одному богу известно, что за делишки они проворачивают, когда добираются в центр страны.
— Но ты должна признать, что выбор у нас не так уж велик, — продолжал дон Хосе. — Только контрабандисты пока не забыли, что страны вроде Фагуаса еще существуют. Не будь их, мы не могли бы узнавать хотя бы раз в год, что нового происходит в мире. Вспоминаю, как много лет назад один упертый студент проезжал здесь, направляясь на север на катере с воздушными подушками. Сколько бы я мог порассказать о путешественниках, которых видала эта река!
Немало путешественников проехало здесь с тех пор, как жена дона Хосе убедила его покинуть город и поселиться в этом деревянном домике, выкрашенном зеленой и желтой красками, где на закате, сидя на веранде, они наблюдали, как течет река по направлению к Атлантическому океану. Каждый путешественник казался ему последним: тем, кто отстал в гонке к Эльдорадо или же на фантастические золотые прииски Калифорнии. Существа с лихорадочными взглядами, которые переправлялись по реке, будто держали путь на конец света, с теми же полными удивления глазами, какие, наверное, были у испанских конкистадоров и английских пиратов, ослепленных деревьями-гигантами, буйством красок, горделивыми и величественными птицами, парящими высоко в небе.
В глазах современных путешественников дон Хосе не видел той алчной жажды, с которой пересекали реку флибустьеры, коммерсанты, коммодор Корнелиум Вандербильт, основавший транзитную компанию, чтобы провозить золотоискателей по короткому и надежному пути от Атлантического океана к Тихому и расширить свою корабельную империю.
Вниз по течению, вверх по течению путешествовали иностранцы, преисполненные манией величия и пустыми иллюзиями о каналах, соединяющих два океана, мечтами о том, что можно было бы сделать с этой страной, если бы ее жители вдруг предали бы друг друга и продались бы тому, кто предложит лучшую цену; с бесконечными предложениями, неизменно перетекавшими в войны, ставшие для этого времени уже постоянными. Их причины понять было невозможно, да это уже и не имело смысла.
Его память устала от попыток просчитать и вспомнить, из-за чего начался весь этот хаос — превращение страны в поле боя, появление солдат, странствующих преступных рыцарей. Ему не удавалось точно определить тот момент, когда эволюция Фагуаса вдруг обернулась инволюцией, и страна начала постепенно возвращаться к Средним векам, теряя национальные особенности и превращаясь на картах лишь в географическое пятно, чем были раньше леса Амазонки, а теперь различные регионы Африки, Азии, Южной Америки, Карибов. Размытые зеленые пятна без указания городов, отдельных областей, отрезанные от цивилизации, технического прогресса, ограниченные сельвой, глухими лесными уголками, выполняющие функцию легких и мусорной свалки для цивилизованного мира, который использовал их, чтобы затем предать забвению, повергнуть в нищету, подвергая их остракизму, перенося их в категорию «terra incognita» — «неизвестных земель», проклятых земель бесконечных войн и эпидемий, куда в последнее время заглядывали лишь контрабандисты.
Теперь только они остались единственным контактом с внешним миром, только в беседах с ними старый дон Хосе удовлетворял свое любопытство, узнавая об изменениях вне этих богом забытых мест. Контрабандисты увозили отсюда полезные ископаемые и черт знает что еще, а взамен привозили оружие, партии второсортных товаров, предметов, пользующихся огромным спросом в Фагуасе. Но, как бы то ни было, они привыкли успевать, прежде чем их настигнет какой-нибудь коварный вирус, который своим существованием угрожал цивилизованной, прогрессивной жизни, массово эмигрировать и начинать новую жизнь где-то еще, там, куда ни через какую щель никогда не просочится даже намек на отторгнутых существ, живущих в примитивных условиях, жалких, бесконтрольно множащих свою бедность, свои войны, свои эпидемии.
И, конечно, на реке он читал, писал стихи, чтил классиков. У него даже висел в кабинете портрет Уитмена, и он воспевал любовь к красоте, искусству, философии, ностальгию по Васлале, которая в один прекрасный день, наверное, увлечет к себе его внучку и оставит его погруженным в священное одиночество.
