Размышляя об этом, она вышла с фабрики и направилась к реке. Она долго стояла на берегу, глядя на воду. Изер мощно катил свои воды, казавшиеся чуть зеленоватыми. Вздохнув, она пошла вдоль реки, а когда добралась до окраины, повернула и двинулась вверх по узкой улочке. Поплутав немного, она вышла к старинной крепости. Отсюда открывалась панорама всего городка, видны были окрестные поля, а вдали, освещенные закатным солнцем, проступали вершины Альп. Ей было так хорошо! Хотела бы она, чтобы Жан-Поль был сейчас рядом с ней? Она задумалась. Пожалуй, его присутствие ничего не добавило бы к тому чувству радости, которое она испытывала. А раз так — любит ли она его? Уже в который раз она задавала себе этот вопрос и не находила точного ответа.
Она вспомнила Жан-Поля, представила себе его лицо, то, как он почтительно держит ее пальто, готовый его подать, пока она причесывается. Да, он внимателен, даже предупредителен, никогда не забудет спросить о брате, о матери, подарить цветы, причем именно ее любимые... Когда его долго нет рядом, она иногда скучает, ей хочется, чтобы он был, чтобы спрашивал о делах фирмы, она бы с ним поделилась сомнениями (он всегда может дать дельный совет), рассказала бы о книге, которую прочла... Но... “Чего тебе не хватает? — спросила она себя. — Наберись смелости и скажи. Ну, скажи”. Внимание, забота... Все ли это, что ей нужно? А что еще? Он прекрасно, со вкусом одевается, хорошо воспитан, у него отличные манеры. У него прочное положение в его конторе, он хороший специалист. Он был бы ей отличным мужем. Ей уже говорили об этом. Да, иногда ей хочется, чтобы Жан-Поль был рядом, но сейчас нет. Вот в чем дело: она вспоминает о нем, когда ей скучно и одиноко, и забывает в минуты радости. Но разве так должно быть между любящими? А разве нет? Ведь когда тебе хорошо, зачем еще кто-то? Как зачем — чтобы поделиться своей радостью. Нет, никакой ясности не наступает, ни до чего она, стоя здесь, не додумается. Пора идти, солнце уже село.
Уставшая, она возвратилась в отель и сразу направилась в душ. Одеваясь, она почувствовала, что проголодалась, и спустилась вниз. Заглянув в крохотный ресторан отеля, она поняла, что ее страсть к прогулкам еще не удовлетворена и ей хочется поесть где-то в другом месте. Портье посоветовал ресторан в квартале от отеля: он, правда, без этой новой музыки, но с хорошей кухней.
Она вышла из отеля как раз в тот момент, когда к нему подкатило такси, и мистер Хаген, легко распрямившись, шагнул на тротуар. Увидев ее, он расплылся в улыбке. Бедняга, как он, должно быть, устал целый день общаться на своем ужасном французском и еще более ужасном англо-американском! Неужели его кто-то понимает, кроме нее? Понятно, что он рад ее видеть. Искренняя радость при виде знакомой, к тому же бесплатной переводчицы. С некоторым удивлением она отметила, что ей тоже приятно видеть мистера Хагена, о котором она, признаться, за день совершенно забыла. Она отметила, что ей нравится его голос. Странным образом в нем сочеталась твердость, даже властность с какой-то застенчивостью. О чем это он говорит? Да, конечно, он рад ее видеть, и не будет ли она столь любезна разделить с ним ужин. Хотя здесь это, кажется, зовется обедом, но все равно.
А почему бы и нет, подумала она. Это будет даже забавно. Кажется, он не занудливый, какими порой бывают американцы. Да, она может немного подождать, пока он приведет себя в порядок.
Ждать ей пришлось совсем недолго, так что она решила, что мистер Хаген принимал душ, видимо, не раздеваясь. Нет, он, наверно, совмещал эти две процедуры, поскольку костюм на нем был уже другой. Он предложил ей руку, но она помотала головой: она никогда не ходит под руку. С тех самых пор, как у нее появился первый поклонник, она всегда ходила сама по себе, рядом, но отдельно.
Ресторан находился в старинном особняке времен Регентства, а сам зал был оформлен в еще более раннем стиле: по стенам висели алебарды, рыцарские щиты и мечи, а по углам застыли фигуры рыцарей в полном боевом облачении. Мебель, впрочем, была вполне современная.
— Мне очень неловко, — заговорил господин Хаген, когда метрдотель, проводив их к столику, удалился, — что я пригласил вас, даже не зная вашего имени... — И, услышав ответ, он повторил задумчиво: — Камилла... Никогда не слышал. Наверно, редкое имя.
— Наверно, вы не так часто бывали во Франции, — отпарировала она. И, заметив подошедшего официанта, спросила: — Итак, что будем заказывать? Боюсь, что здесь вам не подадут ни пиццу, ни джин с тоником.
— О, я полностью полагаюсь на вас, — заявил мистер Хаген. — И я вовсе не такой уж поклонник американской кухни. Раз мы во Франции, пусть будет французская кухня, французское вино...
“...И французские женщины, для начала одна женщина, — закончила она мысленно его фразу. — Нет уж, дудки, мистер Хаген”.
— Только не надо лягушачьих лапок, — умоляющим тоном попросил он, пока она просматривала меню. — И устриц тоже.
— Ну вот, а вы говорите, пусть будет французская кухня, — язвительно заметила она. И, закрыв меню, уверенно продиктовала заказ. Она строила его вовсе не для мистера Хагена, а для мужчины, с которым бы она хотела вместе побыть в ресторане. Это был легкий обед, рассчитанный на человека со вкусом, изящного и остроумного. Вряд ли он понравится мистеру Хагену, подумала она.
Однако американец ее удивил. Хотя он, очевидно, был голоден, он не набросился на еду, ел не спеша, пробуя каждое новое блюдо и, видимо, получая удовольствие от еды. Руки у него были загорелые, сильные, большие, так что нож и вилка выглядели в них как игрушечные. Однако движения этих огромных ручищ были точные, легкие, непринужденные. Она поняла, что ей нравится смотреть на эти руки. “Интересно, а если он напьется, он будет все так же изящен? — подумала она. — Он не будет размахивать руками, сопеть и надувать щеки? А что, если его напоить?” — мелькнула у нее озорная мысль. Но вряд ли это было легко сделать. Роберт Хаген, правда, выпил бокал вина и, не дожидаясь официанта, сам налил себе второй — но его уже пил не спеша, наслаждаясь букетом и вкусом вина.
Покончив с закусками, он оглядел зал и заметил:
— Конечно, они постарались, чтобы это выглядело под старину. Но старины здесь не больше, чем в каком-нибудь ресторанчике у нас в Лексингтоне или Колумбусе.
— Да, вам, наверно, не хватает пятен крови на мечах и каких-нибудь скелетов, замурованных в цепи, — заметила она.
— Нет, крови быть не должно, — возразил он. — Думаю, ни один рыцарь не повесил бы свой меч, не вытерев его досуха. Впрочем, это делал оруженосец. Но мечи и особенно щиты и доспехи не были бы столь блестящими и новенькими. И запах... Здесь должно пахнуть собаками, потом, а главное — дымом.
