Джесси открыла глаза – ей показалось, что в комнате есть кто-то еще. К ее ужасу, так оно и было. В зеркале отражался чей-то силуэт – силуэт мужчины, неразличимого в занавесках, закрывавших дверь с террасы.
Она не стала спрашивать, кто это, и даже не попыталась прикрыться сорочкой. В мгновение ока очутившись возле ночного столика в форме бомбы, Джесси нажала на скрытую кнопку и достала из бесшумно отворившегося ящичка девятимиллиметровый пистолет «беретта» и обойму к нему.
Точными и уверенными движениями она зарядила пистолет. «Очень богатая вдова» знала, как обращаться с оружием. В свое время, до того, как она вышла замуж за Саймона Уорнека, ей приходилось работать телохранительницей.
– Немедленно выйди из-за занавески, – проговорила она, повернувшись – и прицелившись в неясный силуэт.
Пришелец не сдвинулся с места, оставаясь завернутым в ткань занавески.
Джесси охватило облегчение и ощущение одураченности одновременно. На какое-то мгновение ей показалось, что это действительно всего лишь тень. Она сделала осторожный шаг вперед.
– У меня пистолет, – объявила она. Тень пришла в движение.
Палец Джесси лег на курок «беретты». Мужчина отбросил занавесь в сторону, и теперь его силуэт, наполовину освещенный луной, был очерчен яснее. Лицо и грудь не были видны, но Джесси хорошо различала брюки и куртку из мятого шелка от Версаче, черный джемпер и ремень с серебряной пряжкой, напоминавший какое-то оружие.
– Выйди на свет, – приказала она. Он вошел в комнату, словно отодвинув тени. Лампа осветила все его тело, и Джесси увидела худые агрессивные бедра, втянутый живот, широкие плечи и мускулистые руки. Верхнюю губу пришельца украшали чувственные усы, доходившие до самых углов его рта. Волосы цвета воронова крыла, разделенные пробором посередине, живописными волнами ниспадали на его плечи. Небритое лицо так и дышало чувственностью.
Джесси узнала его не сразу, будучи слишком сильно поражена его вторжением. Но уже через несколько секунд она дрожала так сильно, что с трудом удерживала пистолет. Ее рука словно превратилась в пучок нервов.
– Люк, – выдохнула она, – дрянь такая! Тело Джесси было напряжено, холодный ночной воздух врывался в легкие. Жители городка были правы: миссис Флад-Уорнек не боялась никого – никого, кроме этого человека.
– Джесси? Взгляд вошедшего переместился с пистолета на полуобнаженное тело женщины, и любопытство постепенно сменилось оскорбительной наглостью. Люк поднял голову и взмахнул черными ресницами, пытаясь скрыть свое влечение к этому телу. Казалось, он совершенно уверен в том, что она не воспользуется оружием, что он сейчас возьмет у нее пистолет, просто отберет его и…
С громким щелчком она сняла «беретту» с предохранителя. Когда Джесси поняла, что сейчас может произойти, ее начала бить крупная дрожь. Ужас соперничал в ней с желанием выжить и защитить себя. Ее чувства смешались, но доминировала мысль одна, отчаянно ясная:
«Никто ничего не узнает».
Люк Уорнек представлял страшную угрозу – для нее и для всего, что она ценила. Теперь, сегодня вечером, она может покончить с этой угрозой. Сегодня или никогда. Она может сказать потом, что она его не узнала и пристрелила, приняв за грабителя и опасаясь за свою жизнь. И никто ни о чем не догадается.
Дерзкое выражение в его глазах сменилось любопытством – любопытством и недоверчивостью. Он почувствовал, что вся она превратилась в одну напряженную линию – .от высокого лба до кончиков пальцев, державших пистолет. Внезапно он осознал, что Джесси не шутит.
Дрожащей рукой она прицелилась, направив дуло в его грудь, в прикрытое карманом куртки сердце. Она знала, что Люк обладает нечеловеческой жестокостью, но он, конечно же, был смертным, как и все люди. Внутри него были вены, артерии и две уязвимые камеры – его сердце;
«Сделай это, – приказала она себе. – Сделай, ты должна». Ее напряженный указательный палец сорвался с курка. Издав крик разочарования, она инстинктивно дернулась назад и снова прицелилась.
– Джесси, нет!
– Добро пожаловать домой, Люк!
Ее голос дрогнул, и она спустила курок.
Он не умер и не уснул. Смутно осознав эти две истины. Люк Уорнек – громко застонал, борясь с беспамятством, как тонущий пловец со стихией. Боль была настоящей – чересчур настоящей. Вся нижняя половина его тела была свинцовой и парализованной.
С усилием открыв глаза, он полуосознанно порадовался царившему в комнате полумраку. Ему было больно смотреть даже на слабый свет ночника. Люк попытался вспомнить, где он и что произошло, но голову пронзила острая боль. Кажется, он позвонил в дверь и, не услышав никакого ответа, прошел в глубину дома. Свет в спальне, расположенной в восточном крыле, привлек его внимание, и он пошел посмотреть, что там такое…
Вдруг мозг его пронзило воспоминание обо всем остальном, словно инъекция истины. Он – вновь увидел язык огня, вырвавшийся из дула «беретты», и щелчок выпавшей гильзы. Джесси выстрелила в него хладнокровно; он помнил, что она целилась в грудь, однако в последний момент рука ее дрогнула, как будто она не смогла справиться с оружием, и ей пришлось прицелиться вновь. Слава Богу, она попала не в сердце. Левое бедро Люка горело, не оставляя сомнений в том, куда его ранили.
«Боже праведный», – промелькнуло в голове Люка, когда он понял, что же она с ним сделала. Его запястья были крепко связаны, однако он вполне мог пошевелиться под простыней, которой был накрыт. Люк осторожно наклонился, стараясь не двигать сведенными челюстями. Лоб его был покрыт испариной. Неглубокая рана была наспех перевязана марлей и бинтом. Она его только поцарапала, подумал он с огромным облегчением, в худшем случае – отхватила кусочек кожи.
– Она не задела ничего важного, – пробормотал он. – Слава Богу.
– Поздно молиться. Люк.
Он поднял глаза и увидел, что Джесси сидит в кресле-качалке у мраморного камина, поджав под себя ноги. В черной шелковой ночной рубашке, с ниспадающими локонами цвета меди, она напоминала респектабельную женщину, отдыхающую после тяжелого дня. Но ее резкий голос и направленное на ночного гостя оружие лучше всяких слов говорили о состоянии ее души.
Джесси Флад изменилась так, как Люк Уорнек не мог и предположить. Он помнил, как ребенком она никогда не уклонялась от опасности, даже если это доходило до безрассудства. Следы ее полного лишений детства были до сих пор видны в ее худом и хрупком теле и в резко очерченном лице. Однако эта девочка с мальчишескими ухватками выросла в странно и запретно красивую взрослую женщину. Рыжие волосы обрамляли бледное лицо, на котором сверкали неотразимые голубые глаза.
