«Вот ты и постарела еще на один год, Сватова», — мысленно поздравила саму себя, разглядывая алый сверток в пакете.
Весенний ветер взметнул длинными локонами, заставив позабыть о подарке. Стянув с запястья резинку, я ловко собрала волосы в хвост, пока тяжелые пряди еще не успели прилипнуть к накрашенным блеском губам. Мне было лень снимать макияж после выступления, а еще меньше хотелось мыть шевелюру в такую рань. Все желания сейчас умещались в одно ёмкое слово — сон.
Натянув на голову любимые наушники, и еще раз окинув взглядом здание ненаглядной альма-матер, которое без толп студентов выглядело непривычно притихшим, я двинула в направлении родной общаги.
Навстречу ветру.
Казалось, что в его тихом шорохе, в нежных касаниях к моему лицу, таилось обещание чуда. Но я больше не верила в чудеса.
А ветер все пел, шептал, уговаривал распахнуть навстречу руки. Я лишь горько усмехнулась, подставляя лицо под лучи восходящего солнца…
Знакомый голос звучал в наушниках. Он, как и ветер, пел о любви:
Мы урывками…
Мы отрывками станем фраз.
То ли не были, то ли есть. Здесь, не сейчас.
Мы украдены. И не найдены.
Мы — никто.
Нас и не было.
Но мы были ведь?
Так давно…
Глава 1
Бежать было решительно некуда.
Родная комнатка, что служила мне пристанищем вот уже три года, сейчас казалась особенно крошечной и почему-то навевала мысли о ловушках.
Возможно, дело было в выцветших обоях с абстрактным узором и потрепанной ковровой дорожке. Или же во всем виноват Крис Хемсворт, что взирал на меня сегодня особенно осуждающе. Будто прознал, как я раскритиковала его игру в последнем фильме. Но мне совершенно не удавалось отделаться от ощущения опасности.
Розовой такой и со стразиками.
— Нет, нет и еще раз нет, Кузнецова! — я испуганно отшатнулась, узрев очередной «шедевр» с алиэкспресса, а подруга, не сдавая захваченных позиций, продолжала напирать:
— Ничего ты не понимаешь, Сватова! Это же почти Валентино! И размер вроде твой. Мне вот мало оказалось…Надевай! Я хочу посмотреть, как оно сядет.
Перед моим лицом вновь замаячил розовый клочок ткани. В тусклом свете лампы стразы напоминали алые брызги крови…
Что ж, Лизка сама не оставила мне выбора.
— Это ты специально, да-а? — с обидой в голосе протянула я. Если не получалось достичь свободы самовыражения рациональным путем, в дело шел путь эмоциональный. Короче говоря, давить на жалость, на совесть, ну и на всё, что там давится. — Чтобы на фоне меня лучше перед этим своим восьмым выглядеть, да-а? Тебе что, парень из того дурацкого блокнота дороже подруги? — в конец «разобиделась» я и даже шмыгнула носом для правдоподобности.
Про блокнот, кстати, это не шутка. У Кузнецовой реально имелся маленький черный блокнотик в прочном кожаном переплете. Но в противовес устоявшемуся мнению, Лизка записывала туда отнюдь не имена врагов. В её жизни данная категория людей, если честно, отсутствовала. Добрая и милая, к тому же староста группы, Кузнецова нравилась всем без разбору, как студентам, так и преподам. От последних, к слову, имела огромную выгоду в виде сплошных «автоматов». Чему я иногда страшно завидовала. На нашей кафедре журналистики водились такие древние и злобные мастодонты, что зачет порой приходилось добывать, как в каменном веке — взяткой.
Так вот, то ли на бывшую светловолосую головушку подруги сказалось воздействие краски, то ли её окончательно достало кокетничать с некоторыми мастодонтами (должность старосты обязывала), но ровно две недели назад Лизка твердо решила: журналистика не для нее!
А куда может податься девушка без особой цели в жизни и хоть малейшей возможности реализовать какую-никакую цель? Правильно, замуж! Вот и Лизавета пошла в этом направлении. И надо заметить пошла уверенно. Подтверждением тому служил вышеупомянутый блокнотик, где на данный момент значилось десять кандидатур и наиболее ценная информация на них. То бишь, наличие движимого и недвижимого имущества.
Несмотря на рьяное желание обязать себя узами брака, Лизка дурой не была и считала если «обязываться», то только кем-то богатым и перспективным.
— Ну не хочешь надевать, так и скажи, — рыжая развернулась к шкафу, вешая тряпку на место. — Зачем спектакль устраивать? И перестань называть их по номеркам! Ты представляешь, что могут подумать обо мне люди?!
— Значит, мое мнение тебя не волнует? — фыркнула я в ответ, растянувшись на своей узкой односпалке. Мой взгляд привычно скользнул к старенькой акустической гитаре, что одиноко висела на ближней стене. Она напоминала мне о доме. А ещё о человеке, который не давал о себе знать вот уже три года. Пальцы тут же знакомо закололо от навязчивого желания взять телефон и…
«Ты не будешь гуглить, Краснова! Ты выше этого!» — строго осадила я саму себя и попробовала сосредоточиться на Лизкиной болтовне:
— …а Зайцева такая заявляет: мы всё организуем! Ты представляешь? Делать мне больше нечего, как всякие там спартакиады организовывать! — Хоть я и не видела лицо Кузнецовой, но на сто процентов была уверенна, что соседка сейчас раздраженно закатила глаза.
За три года совместного проживания мы успели досконально изучить повадки друг друга.
Ничто не может сблизить людей так, как это делает общежитие!
Особенно если оно не знало капитального ремонта лет десять и кишело тараканами. Тут вам и совместный труд: обойки там поклеить, гвоздь забить. И слаженная борьба: или ты тараканов, или они тебя. И общая ненависть к жеку, по вине которого мы все ходили закаленные, а иногда и отмороженные.
— Ну что, вы уже собрались? — в комнату вихрем влетела соседка по блоку — Маринка.
Забыла сказать, единственным плюсом нашей общаги считалась блочная система: это когда пять незнакомых людей расселяют по двум комнатам и объединяют их быт общими ванной и тамбуром.
Нам с Лизкой повезло. И мы жили по-королевски шикарно — вдвоем. А вот Маринке везло чуть меньше. Ну, а если верить ей, так не везло совсем. Булкиной приходилось делить личное пространство еще с двумя студентками, с которыми она никак не могла найти общий язык. По этой причине почти всё свободное время подруга торчала у нас.
— Ты представляешь, она собирается пойти в джинсах и какой-то ужасной кофточке! — тут же наябедничала на меня Кузнецова.
— Не ужасной, а кашемировой, между прочим! — не смогла не отстоять честь своей любимой вещи.
— Да хоть шелковой! У тебя же сегодня праздник! Надень платье, ты же девушка, в конце концов!
— Лиза права, — важно кивнула Булкина, раскладывая на столе многочисленные корректоры, консиллеры и еще что-то с заковыристым названием на «к». — Побудь хотя бы в свой день рождения человеком, Сватова. Тем более по слухам этот клуб должен стать лучшим в городе. Или ты хочешь заявиться в подобное место, как полный лузер? — Марина испытывающее уставилась на меня черными раскосыми глазами.
— Я и так человек! — с «обидой» в голосе воскликнула я, ещё и руки красиво так заломила, добавляя своему образу драматизма. — И никто не просил вас тащиться в клуб! Может, мне хочется порыдать над своим стареющим организмом и напиться в гордом одиночестве?
Доля правды в этой издевке всё же была: идти никуда не хотелось. Громкой музыки и неадекватных персонажей, которые по закону подлости обязательно должны возникнуть на нашем пути, мне хватало и на работе.
— Поплачешь потом, — бездушно отрезала Булкина и, похлопав ладонью по стулу рядом с собой, скомандовала: — Иди сюда, красотку из тебя делать будем!
— Иди-иди! — поддакнула Лиза, вывалившись из шкафа со знакомым пакетом в руках и, недолго думая, вытряхнула содержимое на свою кровать. — Я знаю, в чем ты пойдешь! — сверкнула голубыми глазами Кузнецова, рассматривая алое коктейльное платье. — Какая красота! Откуда оно у тебя?
