Не то, чтобы Уайетт был не сведущ в этом. Он тоже разбирался в оскорбительных смайликах лучше, чем кто-либо другой.
Например, сегодня он прислал мне сообщение, напоминающее о том, что мне надо приехать пораньше для того, чтобы принять продукты. Обычно мы делали это вместе. Я ответила ему, что сама это знаю. В ответ он прислал мне удивлённый смайлик кота.
Дебил.
Его сообщения всегда раздражали меня, поэтому сегодня я не собиралась молчать. Я собиралась дразнить медведя только для того, чтобы разозлить его в ответ, и заставить его сказать то, что он пытался держать в себе — и, между прочим, это было вовсе не "спасибо". Но мы были уже близки к закрытию, и у меня не осталось энергии, чтобы воевать с Уайеттом. Он мог расстраиваться из-за меня сколько ему хотелось, но это не я забыла про зубочистки.
Плюс, мой пастернак, как и все мои гарниры сегодня, и вообще каждый вечер, был прекрасен. Я сделала их уже более ста пятидесяти за последние несколько часов, и из зала не поступило ни одной жалобы. По крайней мере, на меня.
Можешь хмурить своё лицо, пока оно не покроется морщинами, Уайетт, этот пастернак просто мега офигенный.
Изогнувшись всем телом назад, я потянула руки вверх и высвободила часть напряжения, которое сжимало центр моей спины, точно крепкий кулак. Мои ступни болели. Мои ноги задеревенели ещё час назад. Мигрень подбиралась с задней части шеи прямо к основанию моего черепа. И я пахла уткой и кинзой. Пора было идти домой.
Я любила свою работу. Я любила её больше, чем что-либо в этом мире. Не считая, пожалуй, работы Уайетта. Я была совершенно уверена, что мне бы понравилось работать шеф-поваром на этой кухне. Я имею в виду, мне бы очень и очень это понравилось. Хотя не было большой разницы между моей работой и этой с точки зрения физической активности. Взяв на себя обязанности шеф-повара, я бы не стала меньше стоять на ногах, и не была бы менее уставшей к концу вечера.
Уайетт выглядел так, как будто его сегодня ограбили, а потом затащили на автомойку. Даже его длинный колпак не мог скрыть того, какими растрёпанными были его волосы.
В любом случае, мне нравилась моя работа, и мне также нравилось возвращаться домой в конце вечера. Не было ничего лучше, чем круто поработать в течение четырнадцати часов, а потом в конце вечера задрать ноги, осознавая, что в тебе совсем ничего не осталось.
Что я и планировала сделать через сорок одну минуту.
И когда я уже начала блаженно мечтать о душе, громкий голос Уайетта прогремел через всю нашу шумную кухню, украв из воздуха мои надежды и мечты и засунув их в свои грязные карманы.
— Дружеское напоминание: сегодня у нас у всех генеральная уборка, поэтому никто не уходит, пока я не проверю ваши рабочие места.
— Сукин сын, — прорычала я в ещё грязную сковородку у меня в руке.
Теперь, когда Уайетт сказал это, я смутно припомнила письмо двухнедельной давности, в котором сообщалось об уборке. Но в моём измождённом состоянии я предпочла отрицание и мечты о горячем душе и бутылочке холодного пива сразу после прихода домой. Да, и то, и другое. Одновременно. Пиво в душе было именно тем, ради чего я жила.
— А вот и мои планы на вечер, — пробормотала себе под нос бойкая блондинка слева от меня, которая, очевидно, также забыла про наш ежемесячный кухонный ритуал.
Я посмотрела на свою подругу Диллон и приподняла бровь.
— Уверена, что Мистер Кто-бы-он-там-ни-был с радостью подождёт тебя.
Она высунула язык, после чего протёрла верхнюю полку над кухонным столом из нержавеющей стали, которая и так уже была девственно чистая.
— Какие-то мы сегодня придирчивые, Кай?
Расстроено вздохнув, я наклонилась над столом, где я только что прилежно работала.
— Я не придирчивая. Я только... хотела, чтобы ты знала, что тебя стоит подождать.
Она моргнула.
— Ерунда.
Я не смогла сдержать улыбку.
— Ладно. Я придирчивая. Но только потому, что завидую твоей непрекращающейся активности.
Моё признание прозвучало гадко, как только я заставила себя озвучить правду, которую я предпочитала игнорировать, отрицать и убеждать себя, что всё совсем не так.
Было сложно признать, что ты завидуешь интимной жизни своей подруги. Учитывая, что моя напоминала сверкающую в темноте ночи неоновую табличку с надписью "Открыто" в старом придорожном мотеле, который все избегали. Потому что боялись, что их порубит на куски серийный убийца.
Не то, чтобы я была серийным убийцей. Всего лишь серийным разрушителем отношений.
Хорошо, это было сильно круто сказано, учитывая, что за всю свою двадцатисемилетнюю жизнь у меня были только одни долговременные отношения. Но, Боже, разве я не сделала всё, что могла, чтобы разрушить их. Я просто уничтожила всё то счастье и доверие, что нам удалось построить.
После этого я приняла ряд нехороших решений в попытке забыть и двинуться дальше. Они также закончились плохо. И с худшим из них мне всё ещё приходилось работать.
На данный же момент мои самые близкие отношения с мужчиной включали в себя только общение с сантехником, который работал в моём доме, потому что мне часто приходилось пробивать засорившуюся канализацию. Именно поэтому мне проще всего было думать, что тот урон, что я нанесла много лет назад, каким-то образом влиял на мою личную жизнь в настоящем. Или на её отсутствие.
Диллон уже знала меня достаточно хорошо, чтобы понять, что я говорила это искренне. Она толкнула мой локоть своим локтем.
— Я уверена, что у Мистера Кто-бы-он-ни-был есть друг. Так что не надо завидовать моей социальной жизни. Ты могла бы найти себе такого же, если бы так не упахивалась каждый божий день.
Моё сердце опустилось под тяжестью разочарования, потому что этому не суждено было случиться. Но мне не хотелось сейчас расстраивать Диллон. Мы были неразлучны с того самого момента, как она начала работать со мной в "Лилу" восемь месяцев назад. Наша дружба была новой, но сильной. Это была такая дружба, которую ждёшь всю жизнь. Нам определённо было суждено встретиться.
Может быть, я была недостаточно удачлива для того, чтобы найти парня, но мне сильно повезло найти свою родственную душу, и мне этого было вполне достаточно.
Диллон была восходящей звездой кухни. Её брат, Эзра, был нашим боссом. В смысле главным боссом. Он поставил её работать в пятизвёздочную, мишленовскую кухню, вскоре после того, как она окончила кулинарную школу.
Я тут же возненавидела её. Я предполагала, что она была всем тем, что я ненавидела в мире женщин. До абсурда роскошная. Возмутительно высокая. Невозможно худая. У неё были семейные деньги и семейные связи, а ещё семья, которая её любила и хотела для неё самого лучшего.
Без сомнения, она была всем тем, чем не была я. Я ожидала, что она будет испорченной и гнилой. Но больше всего мне хотелось, чтобы она была опасно неопытной на кухне и абсолютно бесталанной. Я не хотела конкуренции. И я точно не хотела друга. Каким-то образом Диллон удалось стать и тем, и другим в самом лучшем смысле.
Я же была словно другой стороной монеты. Я не думала, что была уродливой, но большую часть времени я проводила в бандане поверх коротких кудрявых волос. Я совсем не красилась, и всегда носила засаленные рабочие штаны. Я не была высокой. И поэтому не была худой, как модели. Я была низкой, фигуристой и вела себя как мужик в юбке, благодаря тому, что большую часть жизни мне приходилось из кожи вон лезть, чтобы попасть в одну из самых жёстких, и самых конкурентных индустрий, а также в один из лучших ресторанов в городе.
Я не получила эту работу в качестве благотворительности или благодаря семейным связям. Мне пришлось пробивать себе путь среди наглых козлов, которые думали, что они лучше меня — мужчин, которые прожевали бы меня и выплюнули, если бы я уступила им хотя бы миллиметр пространства. Мне также пришлось сломать стереотип о том, что маленькая и умная женщина может готовить намного быстрее кого-бы то ни было.
