Итак, сегодня я смотрю в зеркало и вижу каждую мелочь, которая отличает меня от девушки, в которую он влюбился и с которой он мне изменил. Сегодня я задаюсь вопросом о том, сколько раз, стоя перед этим зеркалом, собиралась с силами, чтобы встречать новый день с улыбкой, и борюсь с плотоядным монстром внутри, чтобы сделать его жизнь легче. Сегодня всё кажется бессмысленным и жалким. Если бы я только сдалась, когда смерть тогда пришла ко мне, я бы не переживала нынешнюю боль — судьбу похуже смерти. Ненавижу думать так! Ненавижу такие мысли, но они честные и, похоже, теперь более реальные, чем что-либо другое. Вернее любви, более честные, чем прощение, и правдивее, чем последние двадцать пять лет того, что я считала нерушимым браком.
Меня душат слёзы и тошнит одновременно. Я могла бы закрыться в себе, словно меня и не существовало, но вот она я, сорокадевятилетняя женщина и мама, которой выпал шанс побороть рак. Вчера утром я чувствовала себя непобедимой. Сейчас же я чувствую себя хрупкой, словно мне семьдесят лет и моё сердце разбито, раздавлено и растоптано.
Уничтоженная парализованная взрослая женщина.
Мне сложно вспомнить, как двигаться. Не в буквальном смысле, хотя конечности и кажутся тяжёлыми. Но как мне выбраться из этого пространства, в котором я нахожусь? Как избежать этого чувства, будто меня закрыли в тюрьме? Мой муж изменил мне, подорвал моё доверие и зачал ребёнка с лучшей подругой моего сына.
Когда я думаю о Кристофере, становится ещё хуже. Именно ему пришлось мне рассказать. Слова, сказанные им, разрушили мой мир. Это были худшие слова, которые я когда-либо слышала, такие неприятные, но такие жизненно важные. Это было так невероятно, что моя психика не смогла постичь всего сказанного. Моя душа молила Бога: «Пожалуйста, пожалуйста, пусть всё, что он сказал, всё, что он только что высвободил во вселенную, окажется ошибкой». Но на задворках сознания я верила, что всё можно изменить, что где-то была ошибка, которую легко исправить. Это можно вернуть назад. Но нет. Всё уже давно случилось.
Я всё бы отдала, лишь бы узнать это раньше, чтобы моему сыну не пришлось нести ношу, доставляя мне эту адскую новость. К слову, ему произносить эти слова было, наверное, труднее, чем мне слушать их… Моё дитя… Их дитя… У моего сына есть сестра, сводная сестра.
У моего мужа есть ребёнок, биологический. Тот, которого я никогда не смогла бы ему дать, как бы сильно мне этого ни хотелось, но она смогла. Двадцатисемилетняя девушка, которая едва могла вспомнить, где положила свои ключи, была способна подарить моему мужу ребёнка.
— Мам? — прозвучал голос Кристофера с той стороны двери ванной комнаты, где я сидела уже не знаю сколько времени. Полчаса, или прошло уже два? — Мам, могу я войти?
Голос сына был тихий и пропитан скорбью, словно он был маленьким нашкодившим мальчиком, который пришёл повиниться.
Пытаюсь выдавить звук из сухого, сдавленного горла:
— Эм-м, одну минуту, милый.
Я быстро поворачиваюсь к раковине и плещу водой в лицо. Пытаюсь замаскировать свою боль, тупую, пульсирующую, расходящуюся по телу боль, из-за которой сдавливает горло и голова становится тяжёлой. Стараюсь выбраться из ступора, в котором находилась, как в ловушке, и найти хоть немного сил, чтобы держать себя в руках и не дать эмоциям вырваться наружу. Мой сын… мой сын должен увидеть, что я не расклеилась, даже если это только притворство. Делаю ещё один вдох, прежде чем открываю дверь.
Открыв дверь, я вижу человека, которого растила с пяти лет. Он всегда был таким маленьким. Теперь он выше меня, широкоплечий и может показаться устрашающим, но даже мухи не обидит. Когда я смотрю в его глаза, то не знаю, кого там увижу: скромного джентльмена с золотым сердцем или человека, который построил вокруг себя стену, чтобы защитить себя от боли. Мне следовало обратить внимание, как эти стены нужно строить.
Его огромные зелёные глаза встретились с моими. Сын несколько раз переводит взгляд с моего лица на свои ноги, прежде чем я выдавливаю улыбку и обнимаю его, как делала это в детстве.
— Мне так жаль, мам. — Его голос дрожит.
Я поглаживаю его по спине и открываю рот, чтобы сказать, что всё будет хорошо, в конце концов всё наладится, но не могу заставить себя произнести это. Не могу лгать ему, потому что знаю, как это быть обманутой, преданной, когда к тебе относятся как к ребёнку, который не может справится с реалиями жизни.
— Я не должен был рассказывать тебе всё это вот так… Я…
Сын затихает, и я молюсь, чтобы у него были те силы, в которых он нуждается, дабы не распасться на части. У него есть своя дочь, и он должен быть сильным. Наши с его отцом проблемы так и должны остаться нашими. Но я знаю, что в жизни так не бывает, любовь не позволяет просто переложить проблемы, с которыми ты хочешь помочь.
— Тебе незачем сожалеть, — говорю я, мысленно приказывая голосу оставаться твёрдым.
— Как они могли так поступить с тобой, с нами? Как он мог, мам?
Я вижу его горе и продолжаю потирать Кристофер спину, надеясь успокоить.
— Я не знаю.
Я долго пыталась понять, как он мог лгать и предать меня и своего сына, как он мог поступать так, не чувствуя стыда, как мог продолжать жить так, словно ничего не изменилось, но до сих пор ни к чему не пришла. Кристофер отпускает меня и поворачивается спиной, хватая полотенце и вытирая лицо. Я выхожу мимо него из ванной и сажусь на диван в своей спальне.
— Твой отец всё ещё там? — тихо спросила я, указывая на дверь комнаты, за которой обосновался его отец.
— Да, он уснул. — Крис злится: его челюсть напряжена, а руки сжаты в кулаки.
Как бы зла я ни была на Уильяма, я не выношу то, что сейчас вижу: выражение ненависти и горечи, промелькнувшее на лице сына при упоминании отца.
— Ты должна вернуться в Чикаго вместе со мной и Лоурен. Ты не можешь остаться здесь с ним.
Мои мысли не заходили дальше того, что я сегодня услышала, но он прав. Я не могу оставаться с ним в этом доме. Я вообще не знаю, могу ли оставаться в этом доме, где они… где они с Лизой…
— Это моя вина. Если бы мы с ней не были друзьями… — бормочет Кристофер.
Я нежно обхватываю его подбородок и заставляю посмотреть на меня.
— Это не твоя вина. Ты не имеешь ничего общего с этим, — строго произношу я, но Кристофер качает головой.
Я вижу, как усиливается его гнев.
— В этом и проблема. Он не подумал обо мне. Он не подумал о тебе! Я не могу простить его за это. Я не могу это просто забыть.
Я закрываю лицо руками и пытаюсь подумать о жизни без Уильяма. О дне без Уильяма. Думать о том, что Уильяма, в которого я верила, больше нет. Он — выдумка, давнее воспоминание. Он больше не мой защитник, партнёр, лучший друг. Зажмуриваю глаза и потираю виски. Как мы переживём это? Как я спасу свою семью, если повреждения не подлежат ремонту? Я как могла боролась с раком, чтобы спасти свою семью. Знала, что без меня семья развалится. В то время Уильям и Кристофер ссорились из-за Кэла, и без меня в качестве смягчителя и посредника, они бы пропали. По крайней мере, теперь у Криса есть своя семья, прекрасная маленькая девочка и жена, которая любит его так, как я любила Уильяма.
«Любила Уильяма?»
Хотела бы я после всего этого с уверенностью использовать прошедшее время. Во всяком случае, чтобы не случилось, Кристофер теперь будет в порядке. Должен быть.
— Хочешь, утром уедем?
Его вопрос прерывает мои размышления.
— Думаю, сейчас я просто хочу поспать. Завтра всё решим, — говорю я, сжимая его руки.
Он смотрит на меня с тревогой и озабоченностью, а мгновением позже его лицо становится жёстким и холодным.
— Хочешь, чтобы я заставил его уйти?
В тихом голосе слышится горечь, из-за чего мой желудок сжимается. Я больше не вынесу ссор, стычек, неразберихи и злости. И это всё, что осталось от моей семьи? Нет. Не может быть. Я хочу исправить это, но как это сделать, если я сломлена? Как можно собрать себя воедино, если ты разбита?
