Глава 2
Гвен
Семь утра. Я с пяти часов сидела на стуле у окна. К тому времени я уже была одета и готова идти, но не могла заставить себя выйти за дверь. Смотрела, как поднимается солнце, оставляя ночную тьму позади, но раннее утро, когда ты живешь на ферме, — обычное дело. Если бы только у меня было чудо, чтобы я смогла сделать то же самое со своей жизнью. Я боюсь мысли о том, чтобы покинуть свою комнату. Я не видела, чтобы Уильям работал во дворе, так что велика вероятность, что он всё ещё находился за дверью — сидел там, хотел поговорить, извиниться, хотел объяснить. Сексу с лучшей подругой твоего сына объяснений нет.
Никакое объяснение не может улучшить ситуацию, это никуда не приведёт. Я почти не знаю никаких деталей о том, как это было и когда. Опять же, моё осведомление никак не поможет, а только больше навредит. А я не вынесу ещё одного удара, этого достаточно.
У меня всё ещё есть сын и семья. Семья, которая нуждается во мне и от которой я не могу сбежать. Моя вера учит прощению, но как можно простить такое? Как я могу простить его и всё принять? Как я могу простить его за то, что он завёл ребёнка на стороне? Как можно простить предательство, ложь и секреты? Мне следовало сказать Крису, чтобы он попросил отца уйти прошлой ночью. Как мне смотреть на него без желания разбить ему голову или разрыдаться?
Я открыла дверь и облегчённо вздохнула, увидев, что Уильям нет рядом. Ощущаю облегчение и вместе с тем отвращение к себе, ведь я разочарована его отсутствием. Я не чувствовала подобного внутреннего конфликта с подросткового возраста. Закрыла дверь спальни и осторожно спустилась по лестнице на кухню. Обычно я завтракала рано утром, несмотря ни на что. С тех пор, как болела, я впервые пропустила завтрак. Нет, это неправильно. Было ещё время, когда Крис пропал и я оставила Лизу ждать здесь, пока мы с Уиллом отправились его искать и… Меня тошнит.
Я пытаюсь выкинуть её имя из головы, потому что всякий раз, как думаю о нем, в животе закипает ярость. Я зла на неё, на него, на себя. Как я могла не видеть этого? Как я могла даже не догадываться о том, что между ними что-то было? Как могла не замечать, что у моего мужа была интрижка прямо у меня перед носом? Должно быть, я — самая большая идиотка на свете. Прежде чем я переступила порог кухни, в нос ударил запах еды. Когда я зашла, то увидела тарелки, уже наполненные вафлями, овсянкой, свежими фруктами и сосисками.
— Доброе утро.
Я подняла взгляд и увидела, как Уилл выходит на кухню из кладовой. Выглядел он паршиво. Прямо как я себя чувствовала. Я пыталась заговорить, но слова никак не шли.
— Я… я приготовил завтрак. Попытался сделать его полезным. Ты много говорила об этом в последнее время, и я услышал, — сказал он.
Его голубые глаза окружали опухшие веки. Его волосы были растрёпаны, словно он провел по ним рукой более тысячи раз. Круги под глазами говорили сами за себя, а ямочек на щеках не было видно, потому что губы были очень плотно сжаты.
Это первый раз, когда я посмотрела на него с тех пор, как всё узнала. Это первый раз, когда посмотрела на мужчину, за которого вышла замуж, и почувствовала что-то, кроме любви, надежды и силы. Забавно, как пара часов может изменить для нас всё.
Его вид заставил мои эмоции столкнуться друг с другом. С каждой секундой моя ярость росла. Как он мог сделать что-то такое глупое, такое эгоистичное и такое… непростительное? И теперь он стоит тут, как ни в чём не бывало, словно мы будем сейчас есть вместе завтрак и всё будет хорошо?! Ничего не будет хорошо. Я понимаю это, стоя на кухне перед ним, на том же месте, где он и его шлюха ели со мной и сидели с нашей семьёй.
— Не могу поверить, что ты так поступил с нами. — Эти слова я произнесла автоматически, будто его присутствие стало каким-то триггером1. Их тяжело было произнести, но сдержать ещё труднее.
— Гвен.
Его голос срывается, когда он пытается подойти, но я отступаю назад и выставляю руку вперед, давая понять, чтобы держался подальше.
— Пожалуйста, просто дай объяснить, — умоляет он. Голос Уилла пропитан болью, и моё сердце болит за него, за меня.
— Я не могу. Не могу. Не хочу это слышать, и ты не сможешь ничего объяснить. Что бы ты ни сказал, ты сделаешь только хуже!
Я в бешенстве. Это ложь. Я хочу знать всё, но не думаю, что смогу выдержать это.
— Гвен, ты мой лучший друг, — произносит он со слезами на глазах.
Я должна отвернуться. Хватаюсь за стул, чтобы не упасть. Видеть его таким больно, но я не могу жалеть его. Я ведь даже не знаю, больно ли ему сейчас меня видеть такой. За себя ему точно больно.
— Я никогда не хотел причинить тебе боль. Знаю, как это звучит, но если бы я смог всё вернуть назад…
— Ты уже причинил мне боль! Сильнее этой я никогда не испытывала, и ты не можешь ничего вернуть. — Мой голос был громким и каким-то чужим.
Уилл не смотрит на меня, его взгляд прикован к полу.
— В нашем доме, Уильям. Как ты мог? И с кем? С Лизой! — Я близка к тому, чтобы закричать во всю глотку.
— Тому, что я сделал нет прощения, — прошептал он.
От его слов мне захотелось что-нибудь бросить. Увидеть его сломанным… Я не видела его таким с тех пор, как была больна. По спине пробежал холодок.
— Ты виделся с ней, когда я была больна? — осторожно спрашиваю я.
Не знаю, смогу ли услышать ответ. Глаза мужа расширяются, и он тянется ко мне, но я снова отступаю.
— Нет. Я остановился, прежде чем узнал, что ты потеряла нашего ребёнка, — обещал он.
По телу прошла волна боли от тех воспоминаний. Знаю, он думает, что его слова должны как-то утешить, но это не так. Они разбередили рану, которую я пыталась залатать, и эта рана теперь начала гноиться.
— Ты остановился из жалости? Ты остановился из-за чувства долга, вины и трагичного обещания, но не из-за любви. Ты любишь её?
Уилл качает головой.
— Всегда была только ты, Гвен…
Я прищуриваюсь.
— Кроме тех моментов, когда ты трахал её.
Муж выглядит побеждённым, как будто он сдался и осознал, что никакие его слова не могут исправить случившееся. А у меня такое чувство, что душа начинает распадаться, но я не могу сказать ему об этом. Даже не могу об этом думать.
— Мне нужно, чтобы ты ушёл.
— Гвен, пожалуйста. Я дам тебе время. Я задолжал тебе его, но мы можем пережить это. — С каждым словом его голос ужесточается и становится знакомым, властным, к которому я привыкла, а не незнакомым, грустным, сломанным.
— Как ты смеешь! — кричу я. — У тебя есть дочь, Уильям! Дочь! Как ты это переживёшь? Скажи мне?!
Он закрывает лицо.
— Я не знал.
Он снова пытается дотронуться до меня, но я отталкиваю его.
— Ты не знал? Думаешь, это улучшит ситуацию?
Всё моё тело дрожит, когда я плачу от злости. По его лицу теперь тоже текут слезы. Муж падает на колени и хватает меня за талию.
— Что я могу сделать? Скажи, что я могу? Я всё сделаю. Пожалуйста!
Я пытаюсь выбраться из его объятий, но он сильнее сжимает меня.
— Мы сможем справиться с этим. Обещаю, мы сможем, — выкрикивает он напротив моего живота.
Понимаю, что муж не отпустит, пока я не ударю его по голове какой-то посудой, так что я нежно обхватываю его лицо и заставляю посмотреть на меня.
— Мы не должны ничего делать, и не тебе это решать. Ты разрушил нас, всё, что у нас было, нашу семью, нашу историю — ты это решил. Должна ли я вообще обдумывать такую возможность смотреть на тебя, не видя в тебе человека, который причинил мне самую сильную боль на свете. Ты даже не представляешь, как это, насколько это больно. Ты не знаешь, потому что, если бы ты знал, если бы ты понял, то оставил бы меня. Ты бы знал, как это больно — видеть тебя, слышать твой голос и осматривать наш дом, думая о том, как ты осквернил и оскорбил место, где мы построили нашу семью. А самое худшее — я совершенно не обращала на это внимание. Думала, что с нами всё было в порядке, что всё хорошо. Я была счастлива!
