на сегодня еще три пациента. Из них – два тяжелых. Не могу, как змея, на камне пригреться, всю силу свою ему одному отдать. Особенно так, как он хочет.
– Слышь, ведьма, у тебя глаза, как малахитовые камни, – бормочет он, неосознанно подтягивая меня еще ближе. Рука обвивается вокруг талии, прижимает теснее, не вырваться, можно и не трудиться.
– Как тебя зовут? – неожиданно спрашиваю я, не обдумывая, просто по велению сердца.
– Матвей.
И замирает. И глаза становятся растерянными, испуганными даже. И давление тяжелых рук ослабевает.
Я, пользуясь этой возможностью, сразу же соскальзываю вниз, на пол.
Надо закрепить.
– Вставай, Матвей. Повод есть у тебя. Имя свое вспомнил.
Глава 2
– Слышь, Тамар, а он нас во сне не сожрет?
Матвей, лениво покусывая травинку, щурится на неподвижно лежащего возле крыльца Мальчика. По виду псины невозможно сказать, живой он, или уже подох. Бока не шевелятся, хвост не двигается. На наглых кур, ворующих еду прямо из миски – никакой реакции.
– Я его накормила.
Я прохожу мимо развалившегося на крыльце мужчины, не обращая внимания на уже ставший привычным тяжелый взгляд. И не обращая внимания на тянущую сладкую боль внизу живота. Тоже уже ставшую привычной.
Ко всему привыкаешь. И к тому, что не все в жизни можно получить. И Матвею стоит поучиться этому.
Мальчик неожиданно встает и оказывается совсем близко от Матвея. Тот замирает.
– Он только познакомится. Главное, не дергайся, – советую я, проходя обратно во двор.
Мы приехали утром. И сейчас я развешиваю белье для просушки. За время моего отсутствия, когда я приезжала только Мальчика покормить, все запылилось. И надо освежить. Терпеть не могу стирку. Но делать вещи чистыми даже такие, как я, не умеют. По крайней мере, в этом мире, а не в вымышленном.
– Ага… – задумчиво соглашается Матвей, наблюдая, как Мальчик, шумно сопя, обнюхивает его ногу. – Никогда не любил собак.
И опять замолкает. А я не мешаю. В последние две недели процесс восстановления пошел активнее, Матвей много чего вспомнил. Но еще очень далеко до полного выздоровления. Я задумчиво гляжу на него, прикидываю, может сходить на той травкой, про которую мне бабушка говорила? Она, конечно, едкая, и умения требует в сборке. Чуть что не так, и руки разъест, лечи потом, заговаривай, а на себе слабее как-то заговоры работают… Но зато очень полезна вот при таких серьезных травмах. У него в мозгу из-за контузии нервные центры выключились. И не восстановились. Вот и болит голова постоянно. И памяти нет. Хотя, все восстанавливается. И не только ему эта травка поможет. И Ванечке, которого на следующей неделе на весь день мне привезут, тоже будет полезной.
Решено. Ночью – за травой схожу.
Но ночью сталкиваюсь с большим таким молчаливым препятствием.
– Ты куда по темноте? – бухтит препятствие и складывает мощные руки на груди.
– Мне надо.
– Я с тобой.
– Нет.
– Я с тобой.
– Нет!
Я разворачиваюсь, смотрю долго в темные неуступчивые глаза.
– Матвей, – все же надо объяснить, – это мои дела. Понимаешь? Мне надо одной. Тебе нельзя. Жди меня здесь. Вон, с Мальчиком подружись.
– А если тебя обидит кто?
А вот это было смешно. И я смеюсь, громко и заливисто, не замечая, как еще больше темнеют глаза, как сурово сжимаются губы.
– Матвей, – отдышавшись говорю я, – кто обидит ведьму? Ты что?
Он сопит. Но потом уходит с дороги, выпуская меня из дома.
– Будь осторожна, пожалуйста.
– Хорошо.
Я иду прочь от дома, и на душе неожиданно тепло. Как тогда, когда на нем, как на камне горячем, полежала. И даже тревога, что слишком это, что далеко заходит, где-то в стороне. А на первом месте – ощущения крепкого, надежного камня. Отдающего свое тепло маленькой холоднокровной змейке.
Глава 3
– Тамара, а почему нельзя вам любить?
Плохой вопрос. Неправильный.
Зачем тебе это, Матвей? Что изменится от знания? Перестанешь смотреть на меня так, как сейчас, поблескивая угольками глаз из темноты? Перестанешь прикосновений искать? Останавливаться каждую ночь у двери моей, набираясь решимости?
– Потому что ведьма, полюбившая, отдает себя любимому. И теряет свои силы.
– Но ведь как-то же вы живете? Неужели, без любви совсем?
– А что в этом такого? Многие без любви живут. Может и нет ее? Откуда ты знаешь?
– Знаю. Я – знаю.
– Вспомнил?
– Нет.
Я больше не задаю вопросов. И не жду от него. Он все понимает. Я уверена, что понимает. Он живет здесь, в лесном домике, со мной, уже два месяца. Июль и август. Он видит, какой я возвращаюсь каждый раз из поездок в деревню, где принимаю пациентов два дня в неделю. Хотела бы чаще, но не смогу. После этих лечебных смен я восстанавливаюсь примерно пару дней. Когда легче все проходит, когда тяжелее. Но по-другому никак. Он не говорит ничего. Просто молча снимает меня, обессилевшую, с сидения мотоцикла, несет в комнату. Укладывает.
А еще я знаю, что он не уходит к себе в этих ситуациях. Сидит рядом со мной и смотрит. Иногда берет за руку. И один раз поцеловал ладонь. Я это почувствовала сквозь морок беспамятства. Словно дружеское, теплое плечо. Мой камень на солнце.
Я могла бы его отпустить. Процесс восстановления запущен, его не остановить. Матвей может возвращаться к нормальной жизни. Для службы он, конечно, не годен, навсегда останется инвалидом, но жить будет полноценной жизнью. Заведет семью, детей…
Но Матвей на все мои слова молчит. Иногда скалится:
– Нихрена ты, ведьма, еще не закончила. Не долечила.
А я и не сопротивляюсь его словам. Мне так легче. Мне уже привычней. И, хотя и понимаю, что отпускать потом будет больно, но ничего с собой поделать не могу.
Глупость я сделала, когда взяла его. Огромную глупость, о которой предупреждала бабушка. Не протяну я долго теперь.
Глава 4
Эти парень и девушка, натолкнувшиеся на меня в лесу случайно, смотрят недоверчиво и растерянно. Я знаю, что произошло. И это уже в прошлом. А вот их взгляды, их маленькие движения друг к другу… Это тоже тепло. Такое взаимопроникновение, от которого становится жарко. Всем, кто при этом присутствует.
Парень очень серьезный, собранный, решительный. Девушка хрупкая и нежная. Еще у них маленькая смешная собачка, доверчиво подставившая мне пузико для ласк, опрокинувшаяся на спинку.
Чудо. Ну как им не помочь?
Мой пес настороженно обнюхивает новую животинку, а потом позволяет великодушно залезть себе на голову.
Я только головой качаю, мимо проходя. Что, пес, и тебя эта милость тронула?
А вечером они уходят в баню, вдвоем, уединяясь, и эмоции их настолько яркие, настолько жар от них идет, что мне не по себе от этого. Редко такое увидишь. Редко почувствуешь.
Даже Матвея пронимает. Этой ночью он останавливается у моей двери, как всегда. А потом заходит. Я сижу, прижимаясь к стене спиной, и смотрю на него.
Он опускается на колени перед кроватью, протягивает руки к одеялу, укутывающему ноги. Я только
