застрял. Пошли домой за бродами.
И мы пошли. Дома у моего спасителя, которого, как оказалось, звали Глебом, нас обругали, переодели и заставили пить горячий чай. Я больно обожглась, потому что ужасно торопилась, так как боялась, что кто-нибудь придет на речку раньше нас, выловит мой чудесный сапожок и заберет себе. Конечно, это бессмысленно: второй-то у меня, но здравый смысл на тот момент не был моей сильной стороной.
У Глеба дома был целый детский сад: братик, сестричка и еще одно новорожденное дитя, с которым я не стла разбираться — так торопилась на речку. Мне выдали взрослые калоши, в которых положительно невозможно было бежать, зато они мягко обнимали и грели ноги. Глеб надел те же самые носки, которые снял, разувшись на берегу, и те же самые рваные кеды, а огромные резиновые сапоги высотой чуть ли не с него самого прихватил с собой. Помню, я очень удивилась, как это его мама не замечает, что у ребенка совсем прохудилась обувь, но потом поняла: маленький кулечек в пеленках занимал все ее время, которое она не тратила на приготовление еды и наведение порядка в доме. Для меня это было незнакомое явление — крохотный малыш — и казалось странным, что он имеет главенствующее положение в семье. Впрочем, долго думать об этом было некогда, мой ум был полностью поглощен жаждой отвоевать свое имущество у стихии.
— Как ты его утопила-то? — спросил Глеб по пути на речку.
Теперь у нас не получалось торопиться из-за моей обуви, и мы могли спокойно разговаривать.
— Наступила в воду, провалилась в ил, сразу ногу отдернула — а сапог остался. Но из песка он успел вынырнуть — и поплыл.
— А зачем в воду-то полезла? Растяпа.
Хотелось обидеться на такое слово, но совесть не позволяла. Пусть сначала сапог мне достанет, а уж потом обижусь. Или это была не совесть, а наоборот…
— Я не растяпа. Я исследователь. Морских глубин!
Глеб расхохотался, но потом вдруг резко посерьезнел и, приблизив ко мне лицо, прошептал:
— А у меня есть тайная пещера. Знаешь, кто такие спелеологи?
— Нет! — ответила я ему в тон, восхищенно.
— Это ученые, которые исследуют пещеры. Я тоже хочу таким стать. Моя совсем небольшая, но надо же с чего-то начинать…
Я даже остановилась и с замиранием сердца спросила:
— А ты… мне покажешь?
Глеб смерил меня оценивающим взглядом — очень серьезным и цепким. И кивнул:
— Вроде, ты надежный товарищ. Пойдем. Завтра. После обеда.
Сапожок мой оказался на месте — в ветках упавшего дерева. Глеб надел броды — ему пришлось закатать их поверху — и легко прошлепал по воде к розовому резиновому комочку. Моему восхищению не было предела! Я скакала, и смеялась, и хлопала в ладоши:
— Урра! Спасибо тебе большое-пребольшое! Ты самый лучший спасатель резиновых сапог!
Глеб тоже радовался, смущался и распускал перья: мол, да, я такой… Я позвала его в гости, но он наотрез отказался:
— Надо маме по хозяйству помогать.
Однако пообещал завтра зайти за мной, чтобы отвести в пещеру. Узнал адрес, и мы попрощались.
Это мое самое первое воспоминание о Глебе. Мы с ним стали хорошими друзьями. Самыми лучшими. Я приезжала в Филимоново каждые каникулы на протяжении двух лет, но когда мне исполнилось десять, мама переехала в город со своим новым мужем, и эта дружба прекратилась. Я вспоминала Глеба, но со временем все реже и реже. И наконец его лицо совсем стерлось из моего сознания.
Глава 1. Дорога домой
МАША
Я ехала домой — было у меня такое, неизвестно откуда взявшееся ощущение. На самом деле, я никогда не жила в Филимоново, кроме как на каникулах, но так как это была малая родина моей мамы, и сама она в очередной раз переселилась сюда, то можно сказать, что тут мои корни. Родительский дом. Начало начал. Правда, родительница моя живет здесь не с моим родителем: папа погиб десять с лишним лет назад — но с дядей Сергеем у нас установились тоже очень дружественные, вполне родственные отношения. Он даже настаивал, чтобы я называла его отцом (но не папой), и я старалась как могла на людях исполнять этот долг. Дядя Сергей заботился обо мне на протяжении последних восьми лет почти непрерывно и не отказывал ни в одной разумной просьбе, хотя у него было двое детей от первого брака, а теперь еще и мой маленький братик, рожденный моей мамой два года назад.
Милым человеком дядю Сергея не назовешь: он довольно суровый мужчина, редко улыбается и в педагогических вопросах строг — но я знаю, что он добр той особенной добротой, которая иногда маскируется подо все, что угодно, кроме самой себя. Бывало даже такое, что мама требовала наказать меня, а ее муж спускал все на тормозах. Я же девочка, меня жалко. Впрочем, добротой членов своей семьи я никогда не злоупотребляла, поэтому особых причин для угрызений совести не имела вообще. Сейчас же, в частности, у меня были все поводы гордиться собой: я хорошо окончила школу, поступила, как и мечтала, на ин. яз. и нынче напрявлялась в Филимоново для проведения летних каникул вместе с мамой и маленьким братиком.
Моя душа была переполнена радостными ожиданиями и светлыми надеждами на счастливое будущее. Настроение зашкаливало за все возможные отметки, окружающий мир казался мне наполненным неисчерпаемыми чудесами и возможностями. И все эти люди, что толпились вокруг меня в душном ПАЗике с сумками, сетками, рюкзаками и граблями, были прекрасны. Когда меня толкали, я извинялась, когда наступали на ногу, искренне прощала, когда освобождалось место, с готовностью предлагала его кому-нибудь из стоящих рядом. В какой-то момент Вселенная вернула мне любезность: автобус мотнуло на повороте, и я чуть не упала на молодого человека, сидевшего передо мной и неотрывно смотревшего в экран своего смартфона. Он нехотя поднял голову, посмотрел на меня, но раздражение в его взгляде быстро сменилось на радостное удивление.
— Простите… о, простите, пожалуйста… — забормотала я смущенно, но юноша сверкнул улыбкой и возразил:
— Ни в коем случае! Это я должен извиняться!
Он сунул телефон в нагрудный карман рубашки, подхватил лежавший на его коленях рюкзак и резко встал, распрямившись, как пружина.
— Садитесь, пожалуйста!
— Нет-нет, спасибо! Я постою…
— Вот еще не хватало! Садитесь, я настаиваю!
Я принялась оглядываться в поисках более достойного претендента на сидячее место, бормоча:
— Тут вполне удобно стоять…
