Глава 1. Ему всё можно?
Настя
Я шла по улице в новом платье и отличном настроении, бережно катя перед собой инвалидное кресло с сидящим в нём Веней. Летняя погода радовала мягким, не обжигающим теплом, дул нежный ветерок, играя на листьях деревьев, и эта музыка ощущалась прекрасным фоном для заливающихся трелями птиц. Мой подопечный сегодня встал явно "с той ноги" — так старательно улыбался мне при встрече, что не дал и шанса загрустить.
Вениамин Большов — мальчик четырнадцати лет от роду, длинный, но очень худенький и сильно перекошенный церебральным параличом — не так уж часто встречал меня в хорошем расположении духа, хотя его родители утверждали, что их Веня — самый большой оптимист на свете, а во мне по-настоящему не чает души. Обычно, однако, я наблюдала его в пасмурном, неразговорчивом настроении. Впрочем, разговоры, вообще давались этому юноше с трудом: обширно распространившийся по телу синдром, разумеется, затронул и речевой аппарат, и первое время мне трудно было общаться с Веней, так чтобы слёзы не подкатывали к горлу болезненным комом. Но потом я привыкла и даже стала находить в этом занятии некое умиротворение. Конечно, я не могу ему помочь, вылечить от тяжёлого недуга, но подарить капельку тепла и принятия — могу, а это ли не самое главное для любого, даже абсолютно здорового человека?
Задача моя была до смешного проста: забрать Веню из дома, оборудованного всеми необходимыми приспособлениями для перемещения людей с повышенными потребностями, отвезти в находящуюся неподалёку (какая-то пара километров — сущий пустяк) поликлинику на физиопроцедуры, дождаться их окончания и прикатить обратно, пока его родители находятся на работе. Дома Веня справлялся сам — он научился и держать ложку в непослушных руках, и мыть их перед едой, и обслуживать прочие свои нехитрые потребности. Например, включал на планшете аудиокниги, занимался на специальных тренажёрах, любил смотреть в окошко на обычную жизнь других людей… Если у меня было свободное время, то я оставалась с ним ненадолго, но случалось это нечасто, так как практически любой мой день был до отказа заполнен разнообразными делами.
Честно признаться, я получала деньги, пусть и небольшие, за заботу о Вениамине. Первое время это ужасно смущало мою совесть, ведь жизнь и так обошлась жестоко с ним и его родителями — но, к сожалению, обходиться без денег никак не получается, хоть ты тресни, даже если живёшь в недорогом студенческом общежитии, не страдаешь разборчивостью в еде, а в одежде простоту и удобство предпочитаешь моде и вычурности. Мама время от времени пыталась выскоблить из своего вдовьего крестьянского дохода мне на молодую жизнь хоть несколько копеечек, но я с негодованием отвергала их и возвращала назад в виде полезных вещей — крепкой обуви или чего-нибудь для быта.
Моя мама — самый добрый и терпеливый человек из всех, кого я знаю. Другая, наверное, уже сто раз попрекнула бы меня за мои "странности": поехала ведь в город учиться — могла бы найти подработку поденежнее, чем этот уход за небогатым инвалидом, и помогать оставшейся в деревне матери финансово. Но — деньги ко мне не липнут. Начать с выбора профессии — учительница русского и литературы. Ну не дура? — так про меня все подружки деревенские говорили, крутя пальцем у виска. Мол, экономистом надо быть, юристом, бухгалтером, на худой конец. А мне не интересно. С работой то же самое: я честно хотела найти что-то приличное, что можно назвать доходом, а не только себе на оплату общаги зарабатывать… но увидела на собеседовании лицо Вениамина — такое юное и с такой вселенской тоской в глазах — и не смогла отказаться. Постоянно ищу что-нибудь в нагрузку, но со временем туго: у меня есть весьма спецефическое хобби, о котором речь впереди, а ещё ведь домашку в универе задают.
Веня сегодня был разговорчив, можно сказать — болтлив, по его меркам:
— Птички поют! — сообщил он мне, обнажая зубы и коверкая звуки, как только мы выехали из подъезда.
— Да, очень красиво, Веня! — подтвердила я. — Ты любишь слушать птиц?
— Очень люблю. Хочу тоже быть птичкой.
Ещё полгода назад я б разревелась на этом моменте, а сейчас — ничего. Я — кремень!
По дороге Веня продолжал улыбаться и сообщать мне очевидные вещи, которые для него каждое — маленькое чудо. Я искренне соглашалась, потому что и сама люблю все эти летние звуки и виды…
А вот на переходе через улицу Петровскую нас поджидал неприятный сюрприз. Хорошо, что я никогда не тороплюсь и тщательно проверяю, насколько далеко и быстро двигаются к нам автомобили: если бы выскочила на проезжую часть несколькими секундами раньше, наверняка получила бы травму. О беспомощном Вене и говорить нечего. Страшное дело!
Новенькая и, очевидно, очень дорогая двухместная иномарка буквально перед моим носом вылетела на пешеходный переход и, коротко, но резко взвизгнув шинами, остановилась прямо на нём, довольно близко от тротуара, полностью перегородив пологий съезд для колясок. Из водительской двери тут же выскочил всклокоченный молодой человек в помятой одежде и с крайне недовольным выражением лица. Он с размаху хлопнул дверью, так что маленькая машинка даже угрожающе качнулась в нашу с Веней сторону, и помчался куда-то, почти на той же скорости, с которой недавно ехал его автомобиль. Ни на кого не глядя, ничего не замечая. Раздосадованная неприятным неудобством (попробуйте скатить с выского бордюда инвалидную коляску с, пусть и худым, но всё-таки не маленьким мальчиком в ней!), я решила обратить внимание водителя роскошного автомобиля, припаркованного прямо на переходе, к его вопиющему нарушению:
— Молодой человек! — крикнула я изо всех своих невеликих силёнок, но юноша и не подумал обернуться — продолжал чеканить не совсем твёрдый шаг дальше по улице.
Мне стало совсем уж неприятно — я поставила Венину коляску на тормоз и побежала за нарушителем, повторяя, как попугай: "Молодой человек! Молодой человек!" — без малейшего успеха. Ну это совсем ни в какие ворота не лезет. Я, конечно, девушка скромная и конфликты не люблю, но если сейчас отступлюсь и побреду искать другой переход — потом загрызу себя до полусмерти. Нельзя быть такой тряпкой! К тому же, было уже неловко, проделав такой путь, бросить свою миссию, основанную, кстати, на вполне законных гражданских правах. Я ускорила шаг и ухватила невежу за рукав футболки:
— Простите!
Он наконец соизволил обернуться — с ещё более кислым лицом, чем прежде. Проскрипел пренебрежительно:
— Чего тебе?
— Уберите, пожалуйста, свою машину с пешеходного перехода!
Юноша скривился презрительно:
— А у тебя что, ноги отвалятся — обойти?
— Нет! — холодно процедила я. — Но у меня коляска! — и указала рукой на испуганно тянущего шею Веню.
— Ну так объедь! — как дурочке, с раздражением посоветовал парень и, одним движением вырвав из моей руки футболку, направился дальше.
— Там бордюр! — в отчаянии крикнула я ему в удаляющуюся спину, чувствуя себя просто отбросом каким-то, грязью, прилипшей к его дорогим кожаным сандалиям.
Смысла бежать снова за этим негодяем не было никакого. Вот если б я могла дать ему по морде — другое дело, но все мои инструменты по работе с хамством были уже исчерпаны. Даже ругаться толком не умею. Кого я обманываю? Тряпка и есть…
Но и оставлять всё как есть, тоже не вариант. Оглянувшись вокруг, я с недоумением обнаружила несколько групп блюстителей порядка. Точнее, в том, что они находились поблизости, ничего странного не было — тут как раз располагается районное отделение полиции. А вот то, насколько равнодушно они отнеслись к нарушителю, удивительно. Он, кстати, именно в сторону их здания и направлялся. Сын какой-нибудь полицейской шишки? Ну и что? Разве им закон не писан? Я бросилась к ближайшей компании в форме.
— Простите! Нельзя ли задержать вот этого молодого человека, — я указала пальцем на широкую мужскую спину в мятой красной футболке, которая в следующую секунду скрылась за дверью главного входа, — и по…потребовать, чтобы он убрал машину с пешеходного перехода? Она очень мешает… и так ведь нельзя…
