прищуривает. Сексуальные. С поволокой.
– Отстрелялась, – весело и с задором.
Хорошая шутка. Чуть не ржу с дуру. Здесь все с пушками наперевес.
Кац вдруг на меня взгляд переводит, вспомнил, что не отпускал.
– Свободен, Джокер. С ответом вечером придешь.
Моргаю. Прихожу в себя.
Девчонку привлекает наш разговор, поднимает на меня сочные, зеленые глаза. Цвет насыщенный, кажется, что шелест ветра в листве слышу. Тону, погружаюсь в чистые изумруды. Никогда таких ярких глаз не видел. А вот равнодушие в них с ноги в пах бьет.
Но и оно не длится долго. Пугливо вскидывается, застывает, рассматривает уродский шрам.
Губы сжимаю. Знаю, что еще больше коверкаю рваную линию.
Взгляд отводит. На монстра пялиться не хочет. Губу нижнюю прикусывает белыми зубами, а меня током бьет. Сам хочу в эту мякоть вгрызаться и языком на вкус пробовать.
Берется тонкими пальцами за ножку бокала, обхватывает хрустальную кромку ртом и делает глоток. Воду пьет. Напугал ее, видно, монстр своим видом. В себя от зрелища приходит.
Во всем секс.
Разворачиваюсь на пятках и ухожу. Злой, как тысяча чертей. Бешенный. Почему так всего трясет, не понимаю. Ненависть. Жажда. Все смешалось.
Сука. Думал, перегорел. Столько боли нажрался, что никогда не смогу к бабе что-то подобное испытывать. Чтобы так всего скручивало от одного взгляда.
Палить во всю хочется, холодный ствол в руке ощутить и дурь из башки к чертям выстрелять.
Мэри Кац
– Где твоя мать, Маша?
Вскидываю взгляд и пожимаю плечами.
– Спустится с минуты на минуту.
Отец в недовольстве поджимает губы. Он не терпит непослушания и опозданий даже к завтраку, бросаю украдкой взгляд на свой телефон. Время без двух минут девять.
– Пап, я хочу встретиться с девчонками своими. Давно не виделись, – отвлекаю разговором, даю маме фору.
– Хорошо. Бери охрану. Информируй начальника службы безопасности и вперед.
Вздыхаю и закатываю глаза. Я – слабость Кровавого Вани и умело пользуюсь безграничной любовью отца.
– Па, я не буду в танке до торгового центра добираться. Ну, пожалуйста! Пусть твой водитель-телохранитель повезет меня и особо не отсвечивает! Мы с девочками погулять хотим, поболтать, а не переговоры на военном полигоне проводить под бдительным контролем твоих головорезов.
– Не головорезов, а охраны, доча.
Слышу цокот каблучков по мраморной лестнице.
С утра, а уже на шпильках. Привлекает к себе внимание сразу же. Высокая, стройная, удивительно молодая для своих лет. Мама у меня бывшая супермодель, хотя в этой профессии бывшими не бывают.
Встречается со мной взглядом и подмигивает. Как всегда одета и уложена с самого утра. В кремовом облегающем платье. Ни грамма лишнего жира. В этом ей помогает характер, жесткий контроль питания и лучшие косметологи. Которые настолько профессиональны, что их вмешательства в и без того красивую от природы внешность абсолютно незаметны. Да и молодая она. Братишку моего непутевого в девятнадцать родила.
Там такая история с отцом у них крышесносная, что можно фильмы снимать. Мама рассказывала со смехом, что увидел он ее где-то и все. В первую незабываемую встречу она знатно перепугалась, когда по приказу русского авторитета ее насильно в машину усадили и увезли на виллу.
Через девять месяцев Димитрий родился. Значительно позже я. За такое можно ненавидеть. Только вот ненависти в странных отношениях родителей нет. А вот любовь я вижу.
– Доброе утро.
Аврора грациозно садится на стул по левую руку от отца и расправляет белоснежную салфетку на коленях.
Улыбается нам открыто, как с рекламного плаката зубной пасты. Бросаю взгляд на телефон, который в эту самую секунду показывает время девять ноль одну.
– Прекрасно выглядишь, мам. Как всегда, – улыбаюсь, подмазываюсь, мне нужна ее поддержка, чтобы переломить отца и выторговать себе немного свободы. А то загнусь на каникулах в этом домище, напоминающем укрепленный форт.
– Спасибо, родная, – мать улыбается еще шире и бросает лукавый взгляд в сторону мужа. Любит его. Несмотря ни на что. Я знаю. Видела, как она рыдает ночи напролет, когда его не бывает рядом. У Ивана Каца темы такие, что смертью все время несет.
4
Странные отношения. Больные. Болезненные. Да и мой отец страшный человек. Я многого не знаю и не стремлюсь к пониманию. Просто я для себя знаю одно. Ничто в мире не бывает абсолютно черным и кристально белым. Во всем есть полутона и намешана куча всего.
– Мам, я хочу сегодня с девчонками встретиться, по магазинам прошвырнуться, в кино сходить. Я соскучилась очень!
– Хорошая идея. Сходи, конечно, – утвердительно кивает. – Вы молодые, что взаперти сидеть.
Мать аккуратно делает глоток воды, и только лишь опустошив бокал, приступает к своей овсянке, приправленной сухофруктами.
Гадость! Как можно давиться подобной пищей изо дня в день? Из года в год.
Мажу маслом горячую, сочную булочку, которую с утра приготовила наша кухарка Вера. Чувствую тающий на языке вкус молочного крема и прикрываю от удовольствия глаза.
Весь прошлый семестр я мечтала об этом. Дом. Конюшня с моей любимицей и… об одной встрече…
– Вкусно, – облизываю блестящие от масла губы и с хитрецой смотрю в смеющиеся глаза матери. Пытаюсь играть на ее железном контроле. Аврору этим не возьмешь.
– Ребенок, – закатывает глаза и отправляет еще одну ложку каши в рот, тщательно прожевывает. Вспоминаю, что и в этом есть методика. Она всегда жует определенное количество раз.
Ухмыляюсь и опять устремляю взгляд кота из “Шрека” в сторону папы, мне нужно его переломить, особенно, когда и мама здесь, думаю, я смогу добиться своего.
– Па, так я пойду без охраны, ну, пожалуйста?!
Отец прищуривается. Кривит губы в ухмылке и отвечает строго:
– Возьмешь Джокера. Он профи. Тебя повезет, и отсвечивать особо не будет. На этом все уступки.
Иван поднимается в свой исполинский рост, отбрасывает в сторону белоснежную салфетку и ловит за подбородок мать, поворачивает ее лицо, наклоняется и целует коротко.
Закатываю глаза. Столько лет прожили, а все не успокоятся.
Быстро доедаю и даю стрекача. У меня грандиозные планы на сегодняшний день и долгожданная… желанная встреча.
Но совсем не с подружками…
Фил Гринвуд
Полигон встречает меня пустотой. Никого. Пацаны все по делам. Кто в дежурке в охране, кто по поручениям.
Прохожу к стеллажам с оружием разного калибра. Беру обычный девятимиллиметровый. Взвешиваю на руке. Прислушиваюсь к стволу. Холод стали в руках – единственное, что может угомонить мой буйный характер.
Подхожу к управлению целями и отдаляю пронумерованных “человечков”. Специальные наушники лежат на стенде, прохожу
