Однако я до сих пор не понимаю, за что он так меня невзлюбил. Откуда такая неприязнь? Только потому, что новенькая? Ведь я ровным счетом ничего плохого ему не сделала.
Ну а сейчас это не просто неприязнь, а настоящая ненависть. Она как радиация – невидимая, неосязаемая, но смертоносная.
Но с чего вдруг? И что он знает?
Я не понимаю Исаева, однако это «знаю всё» тотчас вгоняет меня почти в панику. Мне есть что скрывать, только при чем тут он?
– Я знаю, что это была ты, тварь. Думала, никто не узнает? Ну, считай, напросилась…
Его рот, да и вообще всё лицо, презрительно кривится, будто смотрит на кучу гниющего зловонного мусора. Никогда не видела его таким… жутким. Даже вырываться перестала. За что он так? В чем я виновата?
Мысли путаются. Веки щиплет от подступивших слез. Кожа под волосами уже горит, но этот урод не ослабляет хватку. А самое обидное, что я абсолютно не догадываюсь, о чем он, но так напугана и шокирована его неожиданной выходкой и непонятной яростью, что слова вымолвить не получается. Даже перестаю отбиваться. Только бессмысленно хлопаю глазами, в ужасе на него таращась.
– Оу, Андрюха, – вдруг слышу за спиной: – Чем это вы тут занимаетесь?
Я тотчас узнаю голос Кривошеина из параллельного и делаю резкий рывок, пытаясь вскочить, но тут Исаев разжимает кулак, выпуская волосы, и сам меня отталкивает.
– Пошла на хрен, – выплевывает он зло, а я, теряя равновесие, едва не заваливаюсь набок, но в последнюю секунду успеваю отставить руку и опереться о пол.
Наконец встаю. Перед глазами всё плывет, по щекам струятся слезы, в ушах бухает пульс. Схватив сумку, я опрометью вылетаю из гардероба под глумливый смех Кривошеина.
– Ну ты, Андрюха, жжешь. А чего злой такой? Обломал я вас, что ли? Ну, сорян.
– Завали, а, – огрызается Исаев.
А больше я ничего не слышу. Бегу прочь, уже и не пытаясь сдержать плач. Мало того, что этот подонок меня унизил и обвинил черт знает в чем, так еще и тупой пошляк Кривошеин всё извратил на свой лад, а это чревато новыми сплетнями. Проклятая школа!
Я врываюсь в уборную, выстуженную и пропахшую хлоркой. Закрашенное белой краской окно распахнуто, а подоконник уже успело немного припорошить снегом. Но я не чувствую холода, хоть меня и знобит.
Хорошо ещё, что тут нет никого. Не хочу, чтобы меня видели зареванной. Не хочу давать лишний повод для насмешек. О том, чтобы пойти на урок, и речи быть не может. Куда я в таком виде?
За прогул мне, конечно, влетит от классной по полной программе, я и так на плохом счету. А в ее личном списке худших учеников я наверняка на почетном первом месте.
Не скажу, что совсем уж без причины – характер у меня все же так себе, ну и язык иногда стоило бы поменьше распускать, но и она – редкостная стерва.
Кто сказал, что молоденькие училки добрые и понимающие? Вранье. Вероника Владленовна – самая молодая среди учителей, в прошлом году закончила пед, но такой злобной дуры ещё поискать. А главное, у неё сплошь двойные стандарты.
Например, эта лицемерка многое спускает тому же Исаеву, на его выходки смотрит сквозь пальцы и флиртует с ним так, что стыдно становится.
С другими парнями из класса Вероника Владленовна не так мила и кокетлива, как с Исаевым, но тоже вполне благосклонна. Ну а со мной она прямо как настоятельница монастыря – толкает правильные речи с видом скорбной добродетели и чуть что – устраивает мне показательную порку. У нас с ней взаимная антипатия.
Но сейчас плевать на неё. Меня больше тревожат угрозы Исаева. Потому что это его «напросилась» прозвучало как самая настоящая угроза. Только вот куда уж хуже. Он и так превратил мою жизнь в кромешный ад…
Кое-как я приглаживаю растрепанные волосы и на всякий случай запираюсь в кабинке. Минуту-другую ещё всхлипываю, шмыгая носом и подбирая слезы рукавом, и постепенно успокаиваюсь.
Сказал бы мне кто-нибудь полгода назад, что я, Даша Стоянова, по признанию бывшего одноклассника, самая популярная и симпатичная девчонка зареченской средней школы, стану изгоем… да я бы решила, что у человека фантазии на грани бреда. Я бы попросту расхохоталась. Там, в Зареченске, парни за мной бегали, а я ещё нос воротила. Да и девчонки набивались в подруги… А здесь я – пария. Аутсайдер. Изгой.
А самое поразительное и самое ужасное, что за эти четыре месяца я почти привыкла. Почти не реагирую на насмешки и издевки. В душе, конечно, больно, но уже не хочется, как вначале, умереть от горя. Хочется просто, чтобы скорее всё закончилось.
Хотя сейчас мне дурно, очень. Голова идет кругом, а к горлу волнами подкатывает тошнота. От сегодняшней жуткой выходки Исаева откровенно страшно – как бы по-скотски он себя со мной ни вел прежде, но хотя бы руки не распускал и не угрожал. Что на него нашло – я не знаю, но он явно не шутил.
Ну а от гадких намеков Кривошеина попросту мутит. Только бы не поползли новые сплетни и не дошли до матери!
Смешно, но я до сих пор переживаю, как бы мама не расстроилась. А ведь это она виновата во всем, что с нами случилось. Она одна! Из-за неё вся наша жизнь четыре месяца назад рухнула, разлетелась вдребезги. И я осталась без отца, без дома, без друзей, без всего, что знала и любила…
2.
Даша
Четыре месяца назад. Конец августа. Зареченск
В последний день августа солнце жарило, как в июле, но к вечеру резко и неуютно потянуло осенней прохладой.
Мы убивали время на берегу водохранилища. Парни курили, глушили энергетик и наперебой рассказывали всякие дикие истории типа из жизни, про себя или знакомых, но, по ходу, вычитанные из интернета. Потому что лично меня не покидало ощущение, что где-то подобное уже было. Да и, простите, в нашем Зареченске ничего никогда не происходит. Все ведь друг друга знают. И самые громкие события у нас – это если кто-то родил, умер или подрался. Больше ничего. А парней послушать – так у нас прямо сплошной блокбастер.
Но Нелька, подруга моя, охала, ахала, смеялась, в общем, за нас обеих выдавала ту реакцию, которую ждали. Я же умирала со скуки. Особенно Денис Мясников вгонял меня в тоску. Он, хоть и единственный не развлекал нас с Нелькой трешачком, но зато неотрывно пялился на меня с видом побитой собаки. Даже когда стемнело, я явственно ощущала на себе его взгляд.
Мясников запал на меня, кажется, классе в восьмом. Или в седьмом? Сначала мне это льстило, немного и недолго. Потом стало утомлять, раздражать, бесить, короче, по нарастающей.
Знаю, так говорить нехорошо или даже жестоко, знаю, что чужие чувства надо уважать, но это выше моих сил. Слава богу, он особо не пристает, но буквально по пятам ходит, как тень, и смотрит-смотрит, брр… Одно время в прошлом году перестал за мной таскаться, но лишь потому, что я встречалась с Валеркой Князевым. А как только мы с Валеркой разбежались, так снова за старое.
Нелька вечно повторяет: «Ах, Дэн тебя любит-обожает! Меня бы кто так преданно любил!».
А у меня от его преданной любви, от этих собачьих просительных взглядов во рту сводит, как от кислятины.
И так меня всё это достало, что я Мясникову однажды прямо высказала, что ничего ему не светит. И что? Вообще ничего не изменилось. Всё равно ходит, смотрит, вздыхает.
Я, как могу, стараюсь его избегать. И сегодня, когда парни из нашего класса позвали нас с Нелькой на водохранилище, я спросила, будет ли Мясников. Не будет, пообещали. И вот он, пожалуйста, сидит, гипнотизирует.
Сто раз пожалела, что пошла с ними. Домой, что ли, вернуться?
Правда, дома тоже сейчас не всё гладко. То есть совсем плохо. Не знаю, что у родителей вдруг стряслось – они мне ничего не говорят, но там явно не просто ссора. Что-то серьезное, судя по тому, что на отце второй день лица нет, а мать утром выглядела так, будто всю ночь прорыдала.
– Да у всех предки ссорятся, – заверила Нелька, когда я с ней поделилась переживаниями. – Это нормально. Мои вон собачатся чуть ли не каждый день.
