чтобы успокоилась. — Я просто не хочу собирать сплетни из интернета. В случае с Владом я более чем уверена, что ничего полезного я не найду. Лишь глупости, слухи и ложь. И да, я ничего не забыла, и ничего не простила.
Такое не прощают.
После родов я восстановилась, и готова бороться.
На смерть.
Влад
— … встреча с партнерами, так возьми же себя в руки, и не позорь меня. Не позорь, понял!
— Что не так? — оторвал взгляд от окна тачки, за которым дождливый Петербург с его бесполезной красотой.
Уж лучше родные трущобы, уродство, ведь красоту видеть больно.
— То, что ты нелюдим. Ты отшельник, и уже идут слухи. Влад, возьми себя в руки, ты сам виноват в конце концов! — прорычал отец.
У него всегда и все было просто. Голова — это кость, а потому болеть не может. Любимая девушка погибла от взрыва — так прими свою вину, и возьми себя в руки. Так просто и понятно: встань, отряхнись и живи дальше.
— Я знаю, что виноват. Я, и только я.
— Ну так и заканчивай пить, посмотри, на кого ты похож! Или мне сдать тебя в клинику? — отец осмотрел меня, и во взгляде я прочел явное отвращение — да, ежедневная, традиционная бутылка виски никого не красит. — А девчонка — она сама виновата, что дурой оказалась! Я говорил тебе, чтобы ты прекратил это, но ты не послушался. А значит, жалеть не о чем, ты добился даже большего, чего хотел.
И в этом отец прав.
Я хотел разрушить жизнь Веры, но становиться причиной ее смерти я не хотел. Мне и сейчас не верится, что ее нет, что она так страшно умерла, да еще и из-за тех слов, которые подслушала… дьявол!
Рука сама потянулась к фляжке, в которой заманчиво плещется живительный виски, и я делаю глоток под неодобрительный взгляд отца — я не мальчишка, отобрать силой он не может.
Жизнь моя, и я сам знаю, что хочу с ней делать.
— Не думал, что ты такой совестливый. Сын, — отец смягчился, даже по плечу похлопал, надо же, — не ты ведь девчонку прикончил, а взрыв. Если бы она сидела на работе, а не сбежала…
— Она сбежала из-за нашего с тобой разговора, — глухо ответил я. — Я по камере проверил, и увидел. Дверь она неплотно закрыла, услышала твой голос, я ведь на громкую поставил. Не решалась, но затем подошла к двери, и все услышала. Любая бы сбежала на ее месте! Я бы в бар пошел бухать, а она домой понеслась в жутком состоянии, ее видели…
Веру видели, да. Как она, рыдая, бежала домой. Как задыхалась, даже у дома видели — я разузнал все, что мог. Так надеялся, что это ошибка, ведь не может Вера умереть, она ведь совсем недавно в моих руках смеялась, подо мной стонала, и играла мне за старым пианино, одетая в одну лишь мою футболку.
Живая и такая родная.
И умерла от взрыва?
Закрыл лицо руками, ладонями на глаза надавил со всей дури, пытаясь прогнать жуткие картины… черт, черт, черт!
… - ее выбор был, не твой. Просто забудь. Да, тяжело осознавать, что стал невольной причиной гибели другого человека, но это жизнь. Да и добра ты девчонке не желал, — отец только хуже сделал своими словами, должными меня успокоить.
— Я ее любил, вот в чем дело, — наконец, признался я в очевидном. — Неужели ты не понял?
Любил.
И люблю.
Хотя в тот день я решил, что память о сестре дороже, затем и вышел, чтобы позвать ее. Вернуть в кабинет, где я, залившись алкоголем, втоптал бы ее в грязь. Надеялся, что так легче станет — если Вера будет страдать.
Это ведь вполне заслуженно, разве нет?
— Она все-равно была тебе не ровня, — продолжил отец меня «утешать». — Даже для мимолетного романа такие не годятся. Она из грязи вылезла, так что…
— Если ты скажешь, что все к лучшему, я тебе врежу, и мне похер, что ты мой отец! — прорычал я, плеснув по обивке сидения виски. — Закроем тему, о Вере с тобой я говорить не намерен, ты все-равно ничего не поймешь.
— Где уж мне понять твою великую любовь? — шипит папа. — Я прекрасно помню твои планы на девчонку, и хоть ты и считаешь меня сухарем, одно я знаю точно: тому, кого любишь меньше всего хочется причинить боль. Ты перепутал похоть и чувство вины с любовью.
Нет, не перепутал. Была похоть, есть чувство вины. Была, есть и будет любовь к Вере — злая любовь, на самом деле, но настоящая. И несмотря на то, что Вера лгунья, каких поискать, а в детстве была завистливым чудовищем, погубившим мою сестру, мне невыносимо без нее дышать. И жить невозможно, по утрам вставать, ведь в первые минуты после сна я еще в прошлом — там, где она жива, и голова ее на моем плече.
А потом я вспоминаю. Что нет Веры.
И наливаю бокал виски.
У моего счастья светлые глаза — прекрасные, лучистые… иногда пугающие меня, но я всегда себя одергиваю. Не стоит бояться Полю из-за глаз Влада.
Счастью три месяца, у счастья крохотные ладошки и ножки, и не верится даже, что я — мама такого чуда!
— Посидишь с ней? — спросила Катьку, не желая дочь с рук отпускать. — Я ненадолго.
— Куда? У тебя ведь сегодня нет учеников, — нахмурилась подруга, и я кивнула — сегодня никаких уроков музыки, а жаль.
Деньги бы пригодились.
— Ноты распечатать нужно, я скоро, — передала Полю на руки подруги, и снова пусто стало.
Боже, и как другие матери справляются с вечным чувством вины, оставляя своего ребенка? Я себя дерьмом чувствую, а еще мысли глупые вертятся в голове. Что попаду под машину, и Полька в детском доме окажется. Или полиция на меня внимание обратит, спросят про документы, и…
— И все же, я насчет Влада тебе скажу. Он здесь, в Питере, — протараторила Катя, отбивая мой убийственный, как меч джедая, взгляд. — Так что, если хочешь…
— Где он? — я свой голос не узнаю, до того он хриплый, как у простуженной. — Это точно? Он здесь?
И Катя, вместо ответа, достает свой проклятый смартфон, вбивает в поисковик нужную информацию, и протягивает его мне.
Руки трясутся, лицо удержать трудно, но я стараюсь — не хватало еще при дочери заорать, в истерике забиться, но я на чертовой грани, ведь это
